- Вот как?
- Совершенно верно, - отчеканил посланец Запада, даже не робея перед одним из четырёх великих правителей. Может, это один из тех, что почитают за человека лишь своего господина, остальных же, даже равных ему и превосходящих его, мнит недостойными? Такие в великом множестве встречаются на островах, и обычно Сабуро не приветствовал подобных подхалимов даже среди собственных слуг. Слишком, слишком мало встречалось среди них тех, кто демонстрировал свою преданность искренне, а не напоказ.
- Так, может, вы известите меня о сути этого послания? Не хотелось бы тратить время на пустые разговоры: у меня ещё есть дела, и они требуют неотложного внимания.
Внешне нельзя было сказать, раздражён тигр или спокоен: на его лице не читалось никаких чувств, и лишь нервно подрагивали ноздри, будто он принюхивался к чему-то. Так дикий зверь идёт по следу своей добычи, всем своим существом обращаясь в одну эмоцию: нетерпение. Тёмные глаза сверкали, будто у больного, когда гонец наконец-то заговорил вновь – уже не так уверенно, как прежде:
- Господин Шинджу желает донести до вашего сведения, что все земли, ранее принадлежавшие роду Курокава, отныне находятся под его властью и защитой. Также он надеется, что вы не станете чинить ему препятствий, а также не попытаетесь оспорить его несомненное право…
- Какое-какое право? Простите, я не расслышал.
Посланец Запада осёкся, не понимая, как реагировать на подобные речи: вроде бы господин Кадани оставался всё таким же безмерно спокойным и не пытался выказать неприязни. Но что-то в глазах повелителя восточных земель, в его голосе давало понять: он прекрасно расслышал всё, сказанное ранее.
Видя, что гонец не торопится вновь заговорить, владыка Востока горько усмехнулся:
- Этот человек, до того не имевший дел с родом Курокава, смеет заявлять о каких-то там правах на их землю? – спокойствие в голосе господина Кадани встревожило бы любого, и гонец с его телохранителем не стали исключениями. Первый сглотнул, сжимая руки в кулаки, второй же странно дёрнулся, будто ожидая приказа нападать. Но нет – наглец, посланный главой семьи Шинджу, покуда медлил, подбирая слова.
- У меня, позвольте заметить, гораздо больше прав владеть землями семьи Курокава: на момент гибели… последнего наследника у нас был заключён союз.
Пусть господин Кадани и не желал прикрываться именем покойного возлюбленного, но и уступать земли, на которых тот родился и вырос, какому-то возомнившему себя миротворцем чужаку?! Этого он не мог допустить, как не мог допустить и того, чтобы кто-то назвал его после слабым и безвольным. Боль подождёт; прежде всего он правитель, и лишь затем – скорбящий человек.
- Позвольте, но моему господину приходилось слышать, что союз был заключён в… ээ… не самых подходящих для того условиях, сразу же после гибели прежнего правителя.
- Это отменяет то, что… его сын являлся законным наследником семьи, а значит – и владельцем южных земель?
Гонец, видя, что с ним пока ещё беседуют на равных, чуть приободрился, всеми силами защищая честь своего повелителя. Жаль, что для этого у него находились лишь глупые слова, более походящие на оправдания:
- Быть может, он и являлся законным наследником, однако разве он изъявил желание, чтобы после его смерти вы правили всей южной частью островов? Мой господин готов признать за покойным господином Йошимару право считаться наследником семьи Курокава, но не признает наследником вас. Так что вы ответите ему?
Терпение владыки Востока подошло к концу, а произнесённое вслух имя убитого возлюбленного подействовало на него, точно удар. Всё произошло быстро, столь быстро, что телохранитель гонца даже не успел достать оружие. Мгновение – и потекла кровь по клинку господина Кадани, и тяжело рухнуло на пол обезглавленное тело мертвеца.
Гонец попятился, не желая разделять судьбу своего спутника. Он, не вооружённый и не готовый сражаться, не мог бы представлять серьёзную опасность; тем не менее, владыка Востока не позволил себе отвлечься до тех пор, пока стража не схватила пытавшегося сбежать посланника рода Шинджу.
Вновь двигаясь расслабленно и неторопливо, господин Кадани наклонился. Легко, будто не испытывая вовсе никаких угрызений совести, он сгрёб за волосы отсечённую голову мертвеца.
- Передай это своему господину, - не обращая внимания на крупную дрожь, колотившую гонца, владыка Востока посмотрел ему в глаза – и этого хватило, чтобы освобождённый на миг от чужой хватки посланец протянул дрожащие руки к жуткой «посылке». Но господин Кадани не удовлетворился лишь этим, приказав:
- Сопроводите его до западной границы: я хочу, чтобы убийца получил мой ответ лишь в такой форме, и ни в какой другой.
Двое стражей удалились, уводя гонца. Ни на мгновение господин Кадани не позволил себе дрогнуть, не позволил увидеть сомнение в своих глазах.
Жребий был брошен. Война объявлена. Оставалось надеяться, что проклятый убийца, посмевший отобрать у него Йошимару, чтобы после воцариться на юге островов, как единственно законному правителю. По лезвию клинка и рукам его текла тёмная, быстро застывающая кровь, но лицо оставалось столь же непроницаемо спокойным, сколь и прежде.
========== Глава XXXIII: Правитель и Человек ==========
- Значит, последний из рода Кадани и старик Шинджу не могут поделить чужие богатства? – Рийота Шукима провёл рукой по закрывавшей глаз чёрной повязке. – Как интересно.
- Отец, я полагаю, нам стоило бы вмешаться, - заметил Джиро, старший из сыновей рода. Младший, которому едва только минули тринадцать зим, не удостоился чести присутствовать на семейном совете: пусть он и был мужчиной, но его учитель постоянно твердил, будто недоволен его результатами. Мальчишка не мог сражаться наравне с братом и отцом – а значит, и не достоин был покуда зваться мужчиной.
- Занятная мысль, - голос отца звучал столь ласково, что Джиро мгновенно напрягся: редко когда господин Шукима вёл себя так безо всякой на то причины. Тем временем отец поднялся, всё так же потирая повязку. Он всегда делал так, когда размышлял о чём-то важном – а разве мог быть вопрос важнее, чем их возможная реакция на действия врагов?
- С одной стороны – Шинджу. Старик упрямей осла, и никогда не остановится. Наследник семьи Кадани молод, и оттого порой горяч, как бы ни пытался удержать себя в узде. Представь, что будет, когда эти две волны схлестнутся. Ты полагаешь, что нам следует в это время вставать меж ними?
Джиро уже ни в чём не был уверен, и потому отвёл взгляд, не желая смотреть в глаза главе рода.
- Всё равно последнее слово за тобой, отец.
- Хорошо. Тогда выслушай мой план, - господин Шукима растянул тонкие губы в улыбке. Он знал, что Джиро так ответит: при всей своей внешней ласковости, старик умел оставаться главным в доме, несмотря на то, что тело его не было таким же крепким, как у молодого сына. Вот и сейчас молодой мужчина кивнул, показывая: он слушает.
- Сейчас, когда война между ними только-только разгорается, нам стоит держаться в стороне. Не стоит торопиться: нанесём удар после, когда оба они ослабнут и решат, что настало время вновь расползаться по своим норам. И тогда наши воины сокрушат их в разы легче, чем теперь. Поверь: лучше унять стремление тут же броситься в бой, не допустить кипящую кровь в голову. Лучше подождать – и будешь награждён.
Джиро молчал. Да и что он мог сказать, если привык подчиняться властному отцу, чьё место даже теперь, имея жену и дочь, он никак не мог бы занять?..
Воды не приносили, равно как и еды, вот уже почти сутки – и Сибори беспокоился, не зная, как себя повести. Будет ли вежливо кричать до тех пор, пока его не накормят, или же в таком случае его немедленно покарают за дерзость – возможно, смертью? Или же решили подождать, покуда он не умрёт от голода и жажды? Последнее ему, впрочем, вряд ли бы грозило в ближайшее время, да и сбежать при желании он мог бы.
Тишина. Вот уже вторые сутки – тишина, не нарушавшаяся чьими-то голосами. Будто там, за стенами этой жалкой комнаты, мир успел умереть и раствориться в тумане, как на той дороге из сна. В этой тишине хотелось либо услышать чей-то голос, либо исчезнуть самому – без остатка, так, чтобы никто и не вспомнил о его существовании. Сибори успел возненавидеть эту проклятую комнату: прежде он мог посвятить своё время гораздо более приятным раздумьям. Но сейчас ему становилось дурно от мыслей, что были далеки от политики и войн, терзавших этот край.