В первое мгновение Сибори испытал нешуточный соблазн украсть чужие доспехи и катану, однако он быстро отверг возможность осуществления подобного плана: во-первых, слишком уж близко к парочке влюблённых подойти было бы рискованно, а во-вторых, вряд ли подойдут ему доспехи, по чужой мерке сделанные.
Пальцы воина скользнули по груди мальчика, и тот тихо вскрикнул, жалобно жмурясь. Легко поддающийся на ласки, но не ласкающий в ответ он, похоже, был поглощён лишь удовлетворением самого себя. По крайней мере, именно так всё происходящее выглядело со стороны.
- Ты сводишь меня с ума, - чуть слышно проговорил юноша-воин, и этот его шёпот скрывавшийся за деревьями Сибори хорошо расслышал. Что же, верное предположение: влюблённые, скорее всего, из богачей, решили поразвлечься друг с другом. Хотя смуглый парень более смахивает на какого-нибудь телохранителя, нежели на равному хрупкому и бледному существу, стонущему от одних только прикосновений.
Вроде бы можно спокойно идти дальше, не смотреть на этих двоих и тем более им не мешать, однако же по всему телу разлилась приятная слабость, такая, что не даёт и двинуться с места. Сибори раздражённо закусил губу: не хватало ещё сейчас пожелать чужих ласк.
Тем временем смуглый юноша, придерживая любовника за талию одной рукой, скользнул рукой от колена и выше, выше, к бёдрам, украдкой скользя по внутренней стороне. Рука скрылась в многочисленных складках ткани, но тихий вскрик мальчика с серьгой в ухе, его умоляющий взгляд, говорили куда больше, чем могли бы сказать слова.
Сибори машинально скользнул рукой по своей шее, слегка оттягивая ворот кимоно: ощущения, надо сказать, были не самые лучшие. Нет, это ненормально ведь – вспоминать о том, как и его самого так же ласкали руки ныне покойного человека. Не сейчас, проклятье, не сейчас нужно вспоминать о нём; в конце концов, не может он позволить себе подобную слабость. Ведь многие убивают людей сотнями – и ничего, живут как-то. Тот же мужчина, что бежал с поля боя и пришёл к врачу с уже гниющей заживо рукою. Ведь вряд ли ему не доводилось убивать на войне – но он жил, и желал жить до конца. Интересно, если огонь разгорелся, то дошёл ли до других домов – или же ещё раньше потушили его?
Как можно о подобном думать, глядя на то, как учащённо дышит бледный мальчик, как его губы поминутно приоткрываются в беззвучных вскриках удовольствия?! В конце концов, нечасто можно увидеть столь красивого юнца, да ещё и в подобном положении. Воин склонился над мальчиком, целуя того в губы – и мальчик замер, выгибаясь в его руках. Нет, довольно смотреть на это. Тем более что реакция тела на подобные зрелища и звуки вполне предсказуема.
Надеясь, что не заметили его любовники, Сибори поспешил обойти поляну стороной и направиться к деревне: в конце концов, нет у него сейчас времени на удовлетворение потребностей привыкшего к ласкам тела.
Право, стоит подумать о том, чтобы отыскать по прибытии в соседнюю деревню любовника хотя бы на одну ночь: всё же заниматься самоудовлетворением в такой ситуации – не лучший выход.
По крайней мере, именно с такими мыслями направился Сибори прочь. Но обоих юношей – и смуглого воина, и бледнокожего мальчика со странной серьгой в ухе, - он отчётливо запомнил.
========== Глава VII: Заманчивое предложение. ==========
Почти не чувствуя усталости, шёл Сибори по направлению к соседней деревне, надеясь, что не успеют в самое ближайшее время донестись до местных обитателей недобрые вести. Лишь на подходе к деревне усталость навалилась тяжкой, давящей волной. Проклятье, никаких шансов выспаться в нормальных условиях, разве что при местном постоялом дворе найдётся свободная комната…
Чужая деревня, где Сибори прежде никогда не был, безмятежно спала, не ведая, судя по всему, о пожаре, что случился по соседству. Да и когда бы успеть кому-то из соседей добраться до деревни? Именно такие размышления занимали Сибори, пока шёл он по неширокой улице, пытаясь сориентироваться в незнакомом месте. Он понимал, что ежели не найдёт на этой улице постоялый двор, то придётся ему, умнейшему и образованнейшему человеку, ночевать не под крышей, а на улице, как последнему бродяге. От одних только подобных мыслей становилось противно: в конце концов, нужно найти место для ночлега. Если бы не столь поздний час, попытался бы Сибори за деньги напроситься на ночлег в какой-нибудь из домов. И тотчас усмехнулся юноша, поняв: нет, не приняли бы чужие люди человека, что столь схож с оборотнями из легенд. Но, с другой стороны, из подобной внешности и пользу можно извлечь. Нет, скорее даже – нужно.
Но нынче спит деревня, и мало шансов, что станет кто-то в этот час привечать странного незнакомца. Если бы знал Сибори местных обитателей так же, как соседей своих, он наверняка бы нашёл, куда податься. По глубокому его убеждению, не сильно расходившемуся, впрочем, с реальностью, в каждой деревне жила девушка, подобная одной из его соседок. Соседка эта, незамужняя сирота, долгие годы ждала своего возлюбленного, веря, что когда-нибудь настанет час – и её заберёт себе в жёны какое-нибудь божество или легендарный дух. Везде наверняка найдётся такая дурёха, что всю свою жизнь после верить станет, будто бы её посетил неведомый дух. К слову, та самая женщина частенько пыталась оказать знаки внимания Сибори – но холоден он оставался, и не только потому, что любил другого человека. Не так давно третий десяток пошёл этой женщине, и не желал Сибори иметь никаких дел с той, что на столькие года старше его самого.
Любил… другого. Нет, не стоит сейчас об этом думать, да и после лучше бы забыть обо всём, что может сковать волю, лишить сил.
Но вот впереди показалось здание, которое, в отличие от прочих, сонным не казалось: даже ночью в стенах его бурлила жизнь. И немудрено: деревня эта, раскинувшаяся на перекрёстке двух важнейших торговых путей, частенько служила пристанищем для множества купцов. Даже сейчас у самого здания виднелись прикрытые полотном телеги: похоже, здесь остановился торговый караван. У самых телег дремал на посту облачённые в плохо подогнанные доспехи охранник, похоже, не солдат, а наёмник. Однако же, он беспечен: любой мало-мальски опытный вор мог бы украсть часть товара с телег за его спиной.
Но Сибори вором не был, да и если бы торговцы везли что-то, ему необходимое, он скорее в открытую сумел бы уломать их на «честную сделку». Да и не хотелось юноше в будущем проблемы с законом иметь.
Потому, миновав спящего охранника, вошёл Сибори в здание. Не так много было в основной зале людей: большинство дремало за тонкой перегородкой, и даже мог юноша, прислушавшись, различить сопение и храп спящих. Однако и внимания тех двоих, что с хозяйкой постоялого двора о чём-то говорили, хватило юноше сполна.
Вслед за двумя постояльцами приметила юношу и сама хозяйка – и её круглое, набелённое лицо вытянулось, словно она увидала что-то, безумно напугавшее её или смутившее. Так не смотрят обыкновенно на людей, но привык юноша к подобным взглядом, когда вернулся из-за океана: слишком уж пугались местные жители того, кто не походил на них.
- Не стоит бояться, добрая госпожа, - вкрадчиво заговорил Сибори, - Я не дух, а всего лишь странник, что желал бы остановиться здесь до утра. Поверьте, я не причиню вреда ни вам, ни кому-либо ещё.
Старался он вести свою речь плавно и уверенно, ведь всего можно было ожидать, вплоть до того, что сейчас кликнет эта женщина спящего снаружи охранника и велит насадить поганого духа на лезвие катаны. Ведь, что ни говори, некоторые основания бояться рыжеволосых людей есть у обитателей этой земли…
Но нет, не закричала женщина, возможно, вспомнив о гостях, что дремали за перегородкой. Уже хотел Сибори приблизиться к ней, чтобы за ночлег заплатить, но она и сама подбежала к юноше:
- Скажите мне, вы ведь дитя лисицы? – с простонародным акцентом спросила хозяйка постоялого двора. О боги, неужто и эта женщина не способна расслышать слова чужие?