Герцог почти застонал, представив, как такие же вельфюнгские выродки, только рангом повыше, хозяйничают в залах его замка и издеваются над Беренис, узнав, что она любимая герцогская наложница. Стоя здесь у ворот, он видел, на что они способны!
Усталость на лицах пленников сменялась выражением отчужденности и злобы, когда они проходили мимо Раймона. Никто его не жалел. Никто не проявил сочувствия, не бросил даже слова ободрения. А ведь они любили его когда-то! Называли: «наш добрый герцог», гордились, что Акситанией правит такой прославленный воин… Теперь он был для нее едва ли не худшим врагом, чем вёльфюнги, потому что привел их к поражению и гибели.
Раймон не сказал бы о себе, что плохо знает жизнь. Но, в отличие от Арвена, он впервые упал в грязь. Прежде акситанец всегда находился на вершине власти, куда долетает лишь гул одобрения. Столкновение с реальностью было страшным. Утонченный эзотеризм герцога готов был вот-вот дать трещину, особенно после того, как один из вражеских солдат, выливая со стен в ров ведро помоев, окатил его с ног до головы под дружный смех своих товарищей и даже некоторых негодяев из толпы пленных.
«Поделом, — думал Раймон, скрипя зубами, — поделом. Почему ты думаешь, что эти люди должны тебе сочувствовать? Тебе и твоему королю-норлунгу? Ведь то, что ты видишь здесь, сейчас происходит по всему Арелату». Будь все проклято! Разве он не предупреждал? Разве не пытался изменить положение Арвена на престоле, сделать его законным государем и тем самым повернуть мистическую ситуацию в пользу Арелата? Тогда бы ничего не случилось: ни войн, ни ограблений, ни пожаров … Но Астин…
При мысли о девушке Раймон испытал новую волну тоски и стыда. Может, он слишком доверился тайным знаниям? Ведь если на мгновение исключить мистику, то картина произошедшего представится совсем другой. Во всем будет виновата не строптивая принцесса Орнея, а он. Тупой самодовольный болван, упивавшийся своими посвящениями и начавший в угоду им крушить реальность. Наверное, Палантид был прав!
Раймон с необычайной ясностью вспомнил свой разговор с капитаном драгун в Лебедином замке сразу после изгнания Астин. Губы рыцаря едва заметно вздрагивали от гнева. Он теребил рукоятку меча, но сдерживался из уважения к другу.
— Ты ломаешь ее жизнь через колено ради каких-то химер! — в голосе Палантида слышалось осуждение. — Послушай, Раймон, хоть один раз в жизни послушай меня, дурака! Я ничего не понимаю во всей этой твоей мистике и мифологии…
— Зато Астин очень хорошо понимает!
Уж конечно, великий герцог Акситании знал, что делал, и не собирался дослушивать слова не слишком продвинутого адепта до конца! Ах, как горько он сожалел сейчас о своем почти пренебрежительном обращении с Палантидом. Верным преданным другом. «Слишком молодой! Не слишком умный! Слишком любит утехи видимого мира, чтобы что-то понять в невидимом!»
«Дурак, дурак, зазнавшийся колдун с проржавленным мечом в ножнах! Ты там, где тебе и следует быть!» Между тем голос Палантида в мозгу герцога продолжал звучать.
— Послушай, я тебе говорю! — граф тряхнул Раймона за руку. — Она еще девочка, а Арвен не молод. Он сильный государь и сильный мужчина. Он сомнет ее.
— Ошибаешься. Если хочешь знать, они просто обречены друг на друга.
Но на этот раз Палантид не позволил себя перебить.
— Да, у нее тоже есть характер. Именно поэтому они не смогут быть вдвоем. Там, где другая смирилась бы и приняла все как должное, Астин пойдет напролом и погибнет, — лицо рыцаря исказила гримаса жалости. — Ты же видишь, она любит. Зачем же делать ее несчастной? Зачем топтать то, что не твое, не тебе принадлежит, не для тебя цветет… — Палантид сбился и в отчаянии махнул рукой. — Кроме того, есть же доводы рассудка. Вальдред вступится за невесту. Валантейна поддерживает Беот. Из-за одной маленькой гордячки начнется большая война! Опомнись, Раймон: ты потеряешь Астин! Потеряешь Арвена! Потеряешь Арелат!
Именно так все и случилось. Герцог вздохнул. Если б он тогда оценил реальность как реальность, а не как переплетение невидимых магических нитей, сейчас бы не сидел на цепи у ворот собственного города. Если б они не похитили Астин и принцесса Орнейская находилась в своих владениях в дни нападения вёльфюнгов на Акситанию, Раймон получил бы помощь, в которой так нуждался.
Круг замкнулся. Герцог горестно вздохнул, он заработал то, что заслужил. Предав Астин, он предал себя. «Нет, нет и еще раз нет! Я ее не предавал! — взмолился акситанец, подняв лицо к небу. — Господи, не возлагай на меня еще и этот грех!
За что ты так тяжко караешь меня? — Раймон застонал. — Я не Мог ошибиться. Все предсказано…"Даже теперь гордость мешала герцогу признаться в своей неправоте.
«Потеряешь Астин! Потеряешь Арвена! Потеряешь Арелат!»
Палантид продолжал кричать у него в голове. Голос капитана вдруг перешел в адский вопль, и Раймон понял, что Палантид кричит сейчас. Более того, он вспоминает тот же разговор, тот же день в Лебедином замке. Это было новое, неожиданное чувство. Еще ни разу Раймон так ясно не осознавал мысли другого человека. Там, на противоположном конце невидимой нити Палантид кричал от боли. Кто-то невероятно сильный вторгся в мозг рыцаря и безжалостно жег его своими стальными прикосновениями.
Раймон чувствовал, что Палантид уже не в силах сопротивляться. Капитан умирал и в последние минуты жизни мысленно обращался за помощью ко всем, кого любил. Едва ли он делал это сознательно, но от этого мощный канал связи, неожиданно открывшийся в голове у Раймона, не становился слабее.
Герцог собрал свою волю в кулак для того, чтобы удержать связь. «Подожди, Палантид, — прошептал он, — Сейчас я отдам… Мне уже не надо…» В сущности, зачем ему, приговоренному к смерти, были силы? Он все равно погибнет. Еще пара недель мучения, а потом его голова покатится с эшафота. Но где-то далеко в Лотеане Палантид мог еще выжить и не сойти с ума.
Раймон сконцентрировал собственные силы, ощущая их как большой теплый комок в районе солнечного сплетения, и постарался со всей ясностью представить себе образ Палантида. Это ему удалось даже слишком хорошо. Перекошенное страданием лицо друга немедленно всплыло в воображении. «Возьми», — приказал Раймон рыцарю, который уже находился в полуобморочном состоянии. И мощным толчком послал свою энергию Палантиду.
Это было все, что он мог для него сделать. На мгновение герцог почувствовал, как на другом конце нити его друг испытал огромное облегчение, и тут же в глазах Раймона стало темно. Навсегда, как успел подумать акситанец.
Когда Раймон очнулся, стояли сумерки. Земля вокруг покрылась глубокой тенью. Шум близкого порта утих. Было слышно только, как где-то ругаются перевозчики на вельфюнгских галерах да перекрикиваются часовые на стенах Анконны. Ворота давно заперли. В отдалении горели костры нижних постов, расставленных вокруг города. Но солдаты чувствовали себя в полной безопасности, они пили и горланили песни. Многие спали, примостившись поближе к огню и накинув на голову плащи. Пики были воткнуты в землю как попало, некоторые даже наконечниками вниз.
В голове у Раймона возникла ленивая мысль, что на месте их командиров он бы крепко взгрел этих верзил. Мысль зародилась где-то в правом полушарии его мозга, потом медленно перекатилась в левое и там растаяла. Во всяком случае, ему так показалось. «Неужели я не умер? — удивился герцог. — Крепкий парень, — похвалил он себя, но тут же насмешка сменилась тоской. — Почему Бог так немилосерден ко мне? И что это такое теплое у меня на лбу? И так ведь голова болит!»
Акситанец лежал на земле в крайне неудобной позе, повернувшись к дороге спиной и свесив руки в канаву. Он попробовал двинуться и тут же издал сдавленный стон. Видимо, Раймон отдал Палантиду очень много силы, потому что собственной почти не осталось. Рядом с ним что-то встревожено зашуршало.
— Раймон, — позвал тихий голос, — Раймон, ты слышишь меня?