Вечером в шатре Львиного Зева собрался военный совет, обсуждали планы наступления в Арелате. Много спорили о возможностях Хагена нанести удар первым. Удивляли донесения лазутчиков о том, что король Беота намеревается действовать в союзе с фаррадским флотом. Ни у одного христианского государства никогда не было ничего общего с владыками агарян — подобный альянс казался кощунственным.
— Хаген Дагмарсон вообще не достоин ни своего имени, ни своих предков-крестоносцев, — заявил Горм Кольцо. — Связываться с магометанами!
— Я так не думаю, — бросил Раймон. — Возможно, сейчас настоящего Хагена вообще нет в живых.
— Кто же тогда ведет беотийские войска? — возмутился Горм, глядя на акситанца как на сумасшедшего.
— Не знаю, — мрачно отрезал герцог и встал. Все понимали, что, когда он говорит подобным тоном, требовать от него пояснений бессмысленно.
Арвен вспомнил, что ему рассказывала Астин, когда он во все лопатки греб прочь от моста через Секвену. Ему тогда тоже показалось, что Хаген не в себе. К тому же беотиец хлестал молниями по воде, как настоящий колдун. Кто из знакомых норлунгу чародеев был способен на это?
— Аль-Хазрад, — раздался возле самого уха короля слабый, как сквозняк, голос. Чья-то прозрачная тень застыла на полу. — Отошли их, пожалуйста, — попросил невидимый гость. — Молю тебя, Арвен.
Кроме норлунга, никто ничего не слышал. Поэтому все с удивлением уставились на короля, который обратился к пустоте с вопросом: «Ты кто?»
— Я несчастный Хаген, король Беота, или, вернее, то, что от него осталось, — выдохнул воздух у щеки Арвена.
— Ты читаешь мои мысли? — возмутился норлунг.
— Нет, — с грустью возразил пришелец. — Просто я нахожусь там, где и мысли звучат. Да отпусти же их, а то они начнут думать, что ты сошел с ума.
— Я немного устал сегодня, — заявил король, жестом показывая командирам, что они свободны.
Когда полог за последним из них упал, норлунг резко обернулся в глубину палатки и потребовал:
— Покажись. Я тебя не вижу!
— Не могу, — простонали из темноты. — Я сам себя не вижу.
— Что с тобой? — без всякого сочувствия осведомился норлунг. — И почему ты назвал Аль-Хазрада, когда я вспомнил о нашей встрече на Секвене?
— Мы не встречались на Секвене, — отозвался Хаген. — Тогда «могильщик» уже завладел моим телом, а меня заключил в глиняный светильник, чтобы я давал ему советы, как управлять войсками. Когда я отказывался, он заливал в лампу масло и поджигал его. Огонь — единственное, что чувствует душа в любом измерении. Я терпел сколько мог.
— Как же ты выбрался? — с недоверием спросил Арвен.
— Однажды он разозлился на меня за мое упрямство и в сердцах швырнул светильник в камин. Глина раскололась о камни, и я выскользнул на волю, хотя пройти сквозь пламя очага — все равно что проплыть по огненной реке в аду.
— Чего же ты хочешь от меня? — сухо осведомился Арвен. — Ты мой враг. Ты захватил мою страну, выставил меня, как дикого зверя, на арене зверинца…
— Умоляю, Арвен, — в голосе тени послышалась такая боль, что норлунг на мгновение почувствовал жалость к попавшему в беду беотийцу. — Умоляю, — повторила тень, — меня сейчас нет. Ты не можешь себе даже представить, что это такое. Такого нельзя пожелать даже худшему врагу, если он человек, как я.
— Ну ладно, — бросил норлунг. — Продолжай. Что я могу Для тебя сделать?
— Ты можешь дать мне убежище, — с робкой надеждой сказал Хаген. — Аль-Хазрад гонится за мной, хотя его самого ты и не видишь. Я беззащитен против его магии. Единственное место, где он не может дотянуться до меня, — это тень твоего меча, того с чашей. «Могильщик» боится его.
Арвен хмыкнул.
— Позволь мне остаться под защитой твоего клинка, — продолжал Хаген, — и помоги мне вернуть мое тело. Тогда я поверну войска Беота, выведу их из твоей страны и заключу с тобой союз.
— Что-то больно жирно, — не поверил Арвен. — К тому же я не понимаю, против кого мы можем заключить союз?
— Разве у тебя нет врагов?
— Враги есть у всех, — отрезал норлунг. — Но мои враги — не твои. Что тебе делить с Мелузиной? Или с западными фейрами? Фаррадцы снаряжают флот не против Беота, тем более сейчас, когда Аль-Хазрад твоей рукой подписал договор с султаном.
— О Боже! — простонал Хаген. — О Боже! Сейчас он еще соединится с фейрами и другими лунными племенами, чтобы погубить одних северян руками других, а потом уничтожит и Беот.
Арвена удивили его слова.
— Что ты знаешь?
И тогда Хаген рассказал норлунгу все, что узнал во время ночного путешествия на Гандвикское побережье, и ради чего хотел встретиться с ним у моста через Секвену. Кроме слабой надежды, что Арвен поверит ему и окажет помощь, у короля Беота не было никаких шансов на спасение.
— Чтобы изгнать Аль-Хазрада из моего тела, ты должен коснуться его мечом с чашей, — закончил свой рассказ Хаген. — Теперь выбирай: ты можешь отвернуться от меня и действовать один, а можешь попытаться перешагнуть через свою ненависть.
— Будем считать, что наш союз заключен, — веско произнес Арвен. — Несмотря на всю мою ненависть к Беоту, я ни разу не слышал, чтобы ты нарушал свое слово. — Норлунг протянул в воздух пустую руку. — Коснись моей ладони, — на мгновение ему показалось, что ветерок проскользнул по его пальцам. — Вот мой меч, — сообщил Арвен, указывая на сундук, на котором лежало оружие. — Надеюсь, ножны устроят тебя больше, чем лампа.
Пестрые флажки на пиках рыцарей вздрагивали и раскачивались от мерных ударов лошадиных копыт. Ряд за рядом всадники преодолевали холмы Арнского побережья, заполняя всю долину реки. Беотийцев было много. Арвен понял это сразу, как только окинул взглядом месторасположение противника.
— Он привел сюда всю армию, — подтвердил его мысли едва слышный голос Хагена. — Аль-Хазрад боится, что войска, оставленные им в глубине страны, взбунтуются. Среди солдат давно уже зреет недовольство: они не узнают короля и подозревают колдовство.
— Тем лучше, — кивнул норлунг. — Как бы ни была велика армия, если внутренне ее разъедают сомнения и страхи, она уже не представляет настоящей угрозы.
— Беотийцы — храбрые воины, — уязвлено заметил Хаген, — ив каком бы смятении они ни были, добрая половина твоих арелатских рыцарей останется сегодня на поле боя.
— Вот этого-то я и не хочу допустить, — процедил сквозь зубы король. — Зачем мне крошить твои войска и терять своих лучших воинов, если между нами заключен союз против более страшного врага?
— Нет ничего хуже, чем ослаблять друг друга перед главной битвой, — согласился Хаген. — Но что можно сделать? Я сумею остановить своих, только став самим собой. А ты доберешься до Аль-Хазрада лишь во время боя.
— Выход есть, — бросил Арвен. — Я предложу ему поединок.
— Он может отказаться, — с недоверием прошептал Хаген. — Хотя если «могильщик» все еще продолжает изображать меня, то положение просто не позволит ему так опозориться перед войсками.
Арвен кивнул.
На рассвете следующего дня герольды, проскакав между передними рядами двух армий, провозгласили волю короля Арелата. Он предлагал своему августейшему брату не проливать кровь доблестных воинов с обеих сторон, а сойтись лицом к лицу в честном поединке, чтобы разрешить исход битвы.
Подобный вызов с древнейших времен считался священным, и уклониться от него мог только трус. Аль-Хазрад попробовал было переиграть ситуацию, заявив, что ему, благородному королю Беота, чья кровь чище ледников в горах, не пристало вступать в бой с бывшим наемником. «Могильщик» потребовал избрать двух сильнейших воинов из обеих армий и провести поединок между ними. Красные от стыда за своего короля беотийские военачальники услышали, как с недалекого расстояния Арвен насмешливо крикнул:
— Самый сильный воин в моей армии все равно я! А король, как ты знаешь, Хаген Дагмарсон, если это, конечно, ты, может сойтись в поединке только с равным!
«Даже враги сомневаются, что Хаген — это Хаген! — пронеслось по рядам беотийцев. — Настоящий Хаген никогда бы не отклонил брошенного вызова! Мы видели нашего государя в битвах, он храбр!»