Трофимов по радиотелефону соединился с Ворониным.
- Что случилось, Алексей Петрович?-услышали все приглушенный голос Воронина,
- Шторм надвигается. Ледяной массив мы наморозили, а вот закончить своими силами изоляционные работы не успеем. Нужны люди.
- Сколько?
- Чем больше, тем лучше. Хотя бы две-три тысячи.
- Ты что, шутишь, Алексей Петрович?! Не могу столько.
- Иван Николаевич, Орлов говорит,- вмешался в разговор секретарь обкома,- не скупись. Попроси коммунистов поработать две смены подряд. Не откажутся, только объясни им все как следует.
- Маловато у нас цемента,- продолжал Трофимов.- В пути или в порту под разгрузкой у тебя ничего нет?
- Сколько тонн надо?
- Тысяч десять-пятнадцать.
- У меня всего тринадцать тысяч, из них пять тысяч в порту ожидают разгрузки, а остальной цемент еще в море.
- Прошу тебя, Иван Николаевич, не разгружай, направь сюда. И то, что в пути, переадресуй.
- Да вы же меня зарежете! С чем я сам останусь?
- Давай, давай, Иван Николаевич,-снова придвинул к себе микрофон Орлов,- Да сам сюда прилетай. От каждого треста людей пусть возглавляют сами управляющие или главные инженеры.
И борьба со стихией началась.
Самолеты непрерывно высаживали все новые и новые группы людей, которые тут же с забетонированного участка, приcпособленного под аэродром, отправлялись на работу.
К ночи прибыли воинские части и моряки.
С высоты полета Ледяной остров в эту ночь был похож на гигантский муравейник. В неровном свете прожекторов поток людей и машин перемещался все дальше и дальше на восток, к последнему участку свежего дымящегося льда, оставляя позади себя еще не совсем затвердевший бетон, на который устремлялись потоки гидромассы морского грунта.
К утру, когда порывистый северный ветер усилился, Байрамову позвонил Рассказов и сообщил, что цемент кончился.
- А много еще осталось чистого льда?
- Весь вновь намороженный вчера участок.
- Подожди минутку, Федор Иванович.- Байрамов сквозь шум штормующего моря и завыванию ветра услышал со стороны порта басистые гудки. Откинув полотнище, служившее дверью в палатке, Байрамов увидел, как, зарываясь в пенистые волны, к створам порта подходили корабли.
- Будет цемент, Федор Иванович, через полчаса будет.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
У Зарубина, не привыкшего к напряженному физическому труду, от. усталости ныли спина, руки и ноги. Лежа с открытыми глазами под теплым шерстяным одеялом, он с удовольствием затянулся крепкой папиросой.
Сообщение о надвигающемся шторме застало его y бетонщиков. Перед этим он побывал в Ситцевом городке, посмотрел работу гудронщиков, побеседовал с трубопроводчиками и ждал окончания смены, чтобы поговорить с мастерами.
Но говорить с ними ему так и не удалось. По окончании смены был объявлен митинг, который продолжался всего пять минут.
Открыл митинг Байрамов.
Он сообщил о надвигающейся буре и о необходимости как можно скорее завершить изоляционные работы. Парторг сообщил решение партийного комитета о мобилизации всех коммунистов. Секретарь комсомольского комитета объявила о мобилизации комсомольцев.
- Я, товарищи, беспартийный,-сказал мастер Прохоров,- но считаю своим долгом последовать примеру коммунистов. Неужели мы допустим, чтобы наши труды пропали? Прохорова поддержали:
- Не допустим!
- Все остаемся!
- Какой может быть разговор!
- Не будем терять времени!
- Идем работать…
Все резервные машины и механизмы были пущены в ход, но их все равно не хватало, и часть людей была поставлена на ручные работы. Зарубин попал в бригаду по укладке арматуры на лед. Обменяв у одного из рабочих свои сапоги из искусственной кожи на горные ботинки, он вооружился стальным крючком. Работа была простая, но утомительная. Надо было стаскивать с бетона рулоны стальной сетки на лед и расстилать их там. В напарники ему попался крепкий, расторопный юноша. Он ловко цеплял очередной рулон крюком и, словно не чувствуя тяжести, один тащил его к ледяному полю. Растаскивать арматуру по льду было легче-стальные сетки легко скользили по нему. Однако Зарубин, как ни старался, не поспевал за своим напарником. На льду у бетонной кромки то и дело накапливалось до десятка рулонов. Тогда рабочий принимался сам растаскивать и укладывать их на место.
- Отдохните немного,-сочувственно говорил он журналисту.
- Ничего, это с непривычки,- виновато улыбался тот.
К утру Зарубин совершенно измучился, и его все чаще и чаще тянуло сесть все равно где, хоть прямо тут, на льду, но было стыдно перед напарником.