Таня Березина, возвращаясь с Королевым берегом, громко расхохоталась, увидев двух взрослых мужчин, ползающих на четвереньках. На ее смех они даже не подняли голов. И только когда она приблизилась к самой осыпи, Трофимов неожиданно закричал:
- Не подходи, чертеж испортишь!
- Какой чертеж? Ах, вы решили в классики поиграть. Похвально для вашего возраста. Между прочим, в детстве я тоже занималась этим делом.
Но шутка не имела успеха. Мужчины были серьезны. Таня умолкла.
Григорий Иванович ни о чем не расспрашивал инженеров.
Он спокойно снял ягдташ, ружье и, усевшись на пригорке, закурил трубку. Таня же, как любопытный ребенок, ходила вокруг, рассматривая исчерченную прибрежную землю.
- Нoвoявленные архимеды,- наконец сказала она, отойдя к геологу.
- Садись, Танюша, снимай свое ружье,- Геолог подвинулся к краю разостланного плаща, уступая место девушке.
- Григорий Иванович,- крикнул Трофимов,- нет ли у вас чистой бумаги?
- Никакой нет, Алексей Петрович.
- А у тебя, Таня?
- Я сумочку оставила у костра.
- А, черт! Придется идти в лагерь.
В это время из лесу вышел увешанный охотничьими трофеями Родионов, а при нем, к счастью, оказалась записная книжка.
- Алексей Петрович, разреши, я скопирую чертеж.- Дубравин взял из рук Родионова записную книжку.
И не успели инженеры выкурить по папироске, как Виктор уже все закончил. Сличив копию эскиза с оригиналом. Алексей Петрович ногой уничтожил чертеж на земле.
- Ну пошли, товарищи, а то можно с голоду умереть. Там, наверное, Танина утка уже сварилась.-И перекинув ружье за спину, Алексей Петрович широкими шагами направился вдоль озера. Следом, весело переговариваясь, двинулись остальные- От лагеря вместе с дымом доносило вкусный запах пищи.
- Где же дичь? - встретил охотников старший Дубравин.
- Вот она! - Трофимов торжественно потряс над головой записной книжкой.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Новый шифр радиопередач Краузе и Кларка был получен, и управление госбезопасности контролировало теперь не только каждый шаг Краузе, но и следило за радиоперекличкой.
Потеря направленного передатчикa вынудила шпионов реже прибегать к связи через эфир. Винокуров понимал, что Кларк постарается снабдить своего агента новым аппаратом. Можно было, конечно, кончать эту игру, но капитану хотелось раскрыть связи Краузе с его агентурой. По всей видимости, эта агентура была малочисленной.
Краузе вел себя очень осторожно. Винокуров понимал, что совершенная ими где-то ошибка при поисках направленного передатчика напугала шпиона.
После поездки на Лесные озера Сорокин-Краузе уже несколько дней отсиживался дома. На работе вел себя безукоризненно, помогая Родионову в последних расчетах. Из Проектного отдела он спешил домой, никуда не заходя. Лишь иногда сворачивал к Приморскому бульвару и усаживался в тени кипарисов и эвкалиптов. Но и тут в его поведении нельзя было усмотреть ничего подозрительного. Прекрасная погода, запах моря и цветущих деревьев, а главное, прохлада манили сюда многих. Посидев в одиночестве полчаса-час, Сорокин неизменно покупал газету и шел домой.
- Опять ничего,-разочарованно докладывал Мамедов Винокурову.
- Терпение, товарищ лейтенант,- невозмутимо отвечал Винокуров.
- Приготовьтесь,- сказал однажды капитан.- Ожидается норд. Думаю, что нам будет работа.
На следующее утро Приморск проснулся от завывания порывистого ветра. Море стонало. Ветер гнал с улиц последнюю пыль и мелкий песок. В воздухе метались сорванные листья.
К ночи ветер усилился. В десять часов вечера Краузе вышел из подъезда. Постояв на тротуаре и не заметив ничего подозрительного, он не спеша направился к автобусной остановке, у которой одиноко стояла женщина, прикрывая от ветра бортом пыльника почти с головой укутанного грудного ребенка. Ребенок плакал и выгибался в одеяльце.
Краузе помог женщине сесть в автобус и вошел в него сам. Сквозь запыленные окна еще раз окинул взглядом пустынную улицу и убедился, что все спокойно. Через несколько остановок автобус опустел. На Чернокаменской Краузе вышел и, пройдя дворами на Нагорную улицу, сел в троллейбус. Так меняя несколько раз свой маршрут, он в конце концов очутился на юго-западной окраине города. Ветер гнул к земле деревья, безжалостно обдирал листву. Выли собаки, одиноко, в тоске надрывался ишак.