Догнав дивизион, бойцы узнали горькую новость – погиб командир их эскадрона, блестящий офицер-фронтовик, подполковник Балицкий. Он неосторожно задержался на железнодорожном переезде, желая рассмотреть в бинокль, кто ведёт по ним огонь. Стрельба велась с того места, где на возвышенности проступал силуэт дачи датского консула, а справа от дороги среди поседевших от инея деревьев тёмным пятном маячил Армянский монастырь. Там стояла казачья донская батарея. Подполковник Балицкий не хотел верить, что стреляют донцы[14]. Граната угодила под его коня. Пробив ему живот, осколки гранаты ударили командиру 2-го эскадрона в голову.
«Прекрасный он был человек, блестящий офицер и командир эскадрона, отец солдату… – сердечно писал о нём А. Н. Глушков, близко знавший А. Ф. Балицкого по совместной службе в 4-м гусарском Мариупольском полку во время Великой войны. – Мне передали на память его часы-браслет, а я не мог даже проститься с ним, так как меня послали с другим разъездом, на этот раз боевым, т. е. состоявшим из солдат и юнкеров – на левый фланг Добровольческой Армии, которая покидала Великий Дон»[76]. На похороны павших времени не было, и тело подполковника отнесли в «лазаретный городок». Добровольцы оставили его на операционном столе, предварительно срезав погоны и другие знаки отличия, помня, что красные могут надругаться и над телами убитых офицеров.
В ночь на 10 (23) февраля, обойдя Нахичевань, дивизион полковника Гершельмана вышел на большую дорогу к станице Аксайской и догнал Добровольческую армию.
Поздним вечером в лазаретном городке собрались войска и беженцы. Все его улицы заполнили люди, повозки, пролётки и артиллерийские орудия. Нетерпеливо ожидавшие выступления в поход, гражданские лица сидели со своим нужным и ненужным скарбом на подводах и нервно переговаривались. С армией из Ростова уходило до 1000 беженцев, по разным причинам не пожелавших остаться под властью красноармейцев. Ко дню выхода в поход в армии насчитывались многие сотни больных и раненых, прикованных к постели добровольцев. Многих из них удалось пристроить по домам сочувствовавших им горожан, рисковавших при этом жизнью. Однако около 200 раненых не имели пристанища, и они следовали с армией в обозе.
По мрачным, неосвещённым улицам негостеприимного города стекались на сборный пункт отдельные люди и повозки. Вдалеке слышалась перестрелка.
Генерал Корнилов вышел из флигеля, и взоры собравшихся на улице людей обратились к нему. Конвой командующего – текинцы вскочили на коней. Один из них держал в руке трёхцветный национальный русский флаг.
– С Богом!
Постепенно ветер стих. Прекратился снег. Ночь выдалась звёздная. После четырёхчасового перехода впереди наконец показались огоньки станицы Аксайской. Добровольцы ускорили шаг в надежде побыстрее найти место, где можно согреться и отдохнуть, но, не доходя 2–3 вёрст до Аксайской станицы, колонна встала среди снежной степи. Оказалось, что высланных вперёд квартирьеров местные казаки встретили недружелюбно: опасаясь мести большевиков, они отказывали Добровольческой армии в ночлеге. «Вышли на дорогу в Аксайскую станицу, – вспоминал А. И. Деникин. – Невдалеке от станицы встречает квартирьер:
– Казаки держат нейтралитет и отказываются дать ночлег войскам.
Корнилов нервничает.
– Иван Павлович! Поезжайте, поговорите с этими дураками.
Не стоит начинать поход усмирением казачьей станицы»[77].
Развернув встречные сани, генералы Романовский и Деникин отправились на переговоры с аксайцами.
«Казаки, оказывается, политически весьма преуспели, прозрели и образовались, – саркастически подмечал участник 1-го Кубанского похода И. А. Эйхенбаум[78], – со слабыми и приличными людьми они говорят сильными и почти что неприличными словами. Нас они не боятся, и отсюда это неприличие и отказ в приюте.
– Мы держим нейтралитет, а потому убирайтесь, пока целы, – говорят они»[79].
Почти два часа тянулись утомительные разговоры, то сдержанные, то на повышенных тонах, «…сначала со станичным атаманом (офицер), растерянным и робким человеком; потом со станичным сбором: тупые и наглые люди, бестолковые речи… Думаю, что решающую роль в переговорах сыграл офицер-ординарец, который отвёл в сторону наиболее строптивого казака и потихоньку сказал ему:
– Вы решайте поскорее, а то сейчас подойдёт Корнилов – он шутить не любит: вас повесит, а станицу спалит»[80]. Такой поворот охладил пыл наиболее крикливых казаков-переговорщиков. В итоге станичный сбор дал согласие на ночёвку Добровольческой армии в Аксайской, но при условии, что добровольцы утром уйдут дальше и не примут бой в станице, если противник подойдёт ночью.
14
Не предупредив добровольцев, донская батарея снялась и ушла, а на её место красные установили свои орудия. – Примеч. авт.