Выбрать главу

Я немного опомнился и дернулся, бездумно пытаясь прикрыться, но Казаков только рассмеялся, без труда разводя мне обмякшие ноги, и принялся целовать уже там, придерживая мои руки.

— Не нужно стесняться, Антон… Ты очень красивый! Замечательный, чудесный…

Я уже не сопротивлялся и даже не плакал, пребывая в странном оцепенении. Сознание словно раздвоилось. Одна его часть предельно ясно сознавала, что происходит и что Казаков собирается делать дальше — влажные от смазки пальцы у заднего прохода не оставляли места для сомнений. Эта часть будто со стороны с паническим изумлением наблюдала за реакцией моего собственного тела, не веря, что только что прозвучавший стон был тоже мой, и отнюдь не боли.

— Рад, что смог тебя удивить, — фыркнул мужчина, выпустив изо рта мой член. — Так куда интереснее, правда?

Эта часть отчаянно стучалась к рассудку, крича, что я точно свихнулся на нервной почве раз больше не отбиваюсь, даже как-то забыл про насилие и милицию, стоило погладить. Выходит, что, отчим был в чем-то прав про «сучку»?!

Зато вторая часть провалилась в полную апатию, — толи после срыва, толи просто от усталости. Ну, значит, судьба у меня такая, оказаться под кем-нибудь с членом в заднице… Мне больше не было противно, что меня трогает мужчина, мне было никак. Спрашивается, где гарантия, что если я сейчас начну опять отбиваться, и Казаков меня вышвырнет — пусть даже только из квартиры, а не из секции (после такого-то интима!) — завтра ночью я не окажусь уже под отчимом с трусами в глотке, да еще облитый грязью с головы до ног? Так что расслабься и получай удовольствие, Антончик… Переживешь!

— Расслабься, маленький! Ты такой узенький… Антошенька, не бойся, я не сделаю тебе больно! — его волосы, обычно собранные в короткий хвостик, сейчас щекотали кожу, пока он снова выцеловывал мне лицо, шею и даже соски.

Да нет! Больно было, хотя и не как тогда. Я невольно сжался. Он остановился, целуя, гладя везде, сжимая и двигая ладонью вдоль члена и понемногу начиная двигаться внутри.

— Нежный, сладкий, горячий…

О чем он? От фак! От какого-то его толчка я ощутил там, в глубине острый спазм, как от удара током, дернулся, резко толкнувшись ему в ладонь, и резонанс оказался оглушительным. Хватило нескольких таких толчков, чтобы я заорал и кончил…

Я. Кончил. Оттого. Что меня поимел тренер.

И он отстал от меня ненадолго. Я вполне прочувствовал момент — руки сжались чуть сильнее, бедра напряглись, подрагивая, как и член внутри. Вот и все…

Я лежал неподвижно, закрыв глаза, щеки горели от стыда, а мой… наверное, любовник, теперь уже, — продолжал что-то шептать, гладить успокаивающе, перебирать волосы. Он сам отвел меня в ванную и помог вымыться. Я был словно неживой, как кукла, только вздрагивал тихонько, если его руки дотрагивались до моих ягодиц и скользкой дырочки между ними. Так же бережно он отвел меня обратно, уложил прямо так, голым и лег сам, тесно ко мне прижавшись. Я не возмущался, ничего не спрашивал, не воспринимал, что он говорил мне, будучи измотанным и выжатым настолько, что не уснул даже, а просто отрубился едва коснувшись подушки.

7.

Проснулся я в гордом одиночестве. Полежал, тупо уставившись в окно. Но оттягивать неизбежное смысла не было. Я поплелся на звуки из кухни, по дороге плеснув в лицо водой, чтобы хоть немного проснулся и мозг.

— Антон? Как спалось? — Казаков мирно возился с заварником.

Заебисьблядь спалось! Всю ночь мне снилось, что меня кто-то имел: то это был отчим, то тренер, то кто-то третий без лица, и во сне я знал, что за ними еще громадная очередь, тех, кто будет следующим.

— Нормально.

Я не знал, куда себя деть, поэтому только следил за ним глазами от порога.

— Точно? Антон, ты в порядке?

Вот чего точно я не мог ожидать, так это того, что он к тому же развернется и меня обнимет, пытаясь заглянуть в лицо.

— Да… даже не болит ничего, — я промямлил первое, что пришло в голову, и почувствовал, как руки вокруг напряглись.

Ну, и долго мы так будем стоять?!

— Антон, кто-то делал тебе больно?

— Не важно, — я осторожно высвободился, собираясь умыться уже толком.

Напряженно в спину:

— Хочешь вернуться домой?

— Нет, — я пожал плечами. — Но не позже 20 августа придется. Мать приедет.