Ужин мы соображали вдвоем: я совесть еще не потерял, чтобы совсем на шею садиться, а помочь чего порезать и посуду за собой помыть, — это элементарно. Бутылка вина тоже не показалась неуместной, у меня было что праздновать. Было приятно внимание.
В голове зашумело с одного глотка. Пивком в подъезде я не «тренировался», и много мне никогда не надо было. А тут начало отпускать накопившееся напряжение и усталость…
— Я в душ, ничего?
— Иди, конечно.
Казаков следил за мной все более тяжелеющим взглядом, и я решил, что слишком заигрался с ним во «взрослость» и равенство. Чтобы окончательно не упасть в его глазах, отставил бокал и едва не бегом свинтил в ванную прежде, чем меня совсем начало бы развозить от вина и усталости.
— Я недолго!
Его аж передернуло, так что я обернулся пулей и тихонько начал стелить выданное белье, прислушиваясь к звуку составляемой посуды и такого же быстрого душа…
И успел лечь в постельку так «вовремя», как и специально было бы трудно подгадать.
Как и первый раз свет был выключен, но дверь чуть приоткрыта.
— Антон? — Казаков стоял на пороге.
Я приподнялся оборачиваясь… И уж конечно совсем не ожидал, что вместо какого-нибудь банального «спокойной ночи», он окажется рядом на постели, буквально сгребая меня в охапку и набрасываясь так, будто съесть хотел.
Вначале я просто растерялся, напрочь выпав из реальности. Честно говоря, мелькнула мысль, что он что-то принял, пока я был в ванной. Ведь не может же у вполне нормального человека ни с того ни с сего настолько сорвать башню, чтобы набросится на собственного ученика. Только почувствовав его руки у себя под одеждой на голой коже, на ягодицах и между ними, одновременно неловко, но проворно избавляющие от боксеров, — понял что мне это не чудится. Что все происходит на самом деле, и выпутаться шансов у меня немного. Мы одни в его запертой квартире.
— Отпустите! Нет…
Я отчаянно барахтался под ним, безуспешно пытаясь отцепить от себя жадные руки.
— Не надо! Как же вы, как можно… — еле шептал я, когда он чуть отстранился, прекратив насиловать мой рот.
В ответ меня тряхнуло так, что лязгнули зубы.
— Что за игры?! Ты сам согласился, а теперь поломаться решил?
— Нет! Нет! — заливаясь слезами, я уже не пытался вывернуться из хватки. — За что? Что я сделал… На мне что, печать стоит «трахайте на здоровье»?!
Мне не было больно, не было страшно. Я плакал от обиды на предательство человека, которому я доверял, в котором видел свое спасение от грязных домогательств.
— Еще скажи, что ты девственник!
Вот тут истерика накрыла окончательно. Если быть точным, нет, не девственник. Но я ведь я не хотел, ни чем не провоцировал ни тогда, ни сейчас… За что он так?! Меня изнасиловали — так же как сейчас насилует он. Или то, что сделал со мной отчим навсегда перевело меня из разряда людей в другую категорию?! Тех, с кем можно творить что угодно…
Я ревел навзрыд, бессвязно умоляя отпустить.
— Я не хочу, пожалуйста… или я в милицию заявлю…
Не думаю, что его остановило упоминание о милиции, но трудно было не заметить, что я явно не в себе. Замерший Казаков, наконец очнулся и встал, почти оттолкнув меня от себя. Включив свет, он резко выругался. Видно, я представлял собой более чем красноречивое и необыкновенно жалкое зрелище, — голый, дрожащий, заливающийся слезами.
— Так, похоже, мы друг друга не поняли!
Я был способен только всхлипывать и икать. А когда он внезапно развернулся и вышел, был уже близок к тому, чтобы сигануть из окна, прямо с 8-го этажа.
Казаков вернулся, но не с веревкой или скотчем, чего я ждал на полном серьезе, а с кружкой воды, которую всунул в пальцы и заставил выпить. Я захлебывался и давился, а он сел рядом и стал гладить по голове, по спине.
— Шш, Антон… Антошенька, успокойся… Что ты испугался… Ну прости, что так по-скотски на тебя накинулся!
Я вдруг обнаружил, что рыдаю, уже уткнувшись ему в грудь, а тренер обнимает меня, успокаивающе перебирая волосы.
— Не плачь, успокойся… Господи, какой ты нежный! Прости, не бойся… я ничего тебе плохого не сделаю… Антон, если б ты только знал! Да я с ума сошел, едва тебя увидел! Ты сам не знаешь, какой ты… Маленький принц…
Между слов, он в буквальном смысле сцеловывал мои слезы, продолжая гладить везде, куда дотянулся. Мы уже лежали, и я вообще переставал понимать, что происходит, только вздрогнул, когда его пальцы оказались у меня в паху.
— Шш, успокойся, маленький… я больше не буду грубым!
Он снова поцеловал меня в губы, — надо признать, что таким, наверное, и должен быть настоящий поцелуй, если конечно забыть, что это меня целует мужчина. В это время его пальцы мягко перекатывали яички, погладили член, пощекотав головку у уздечки, и… и у меня встал, причем так быстро и однозначно, как может случиться только в 16-лет!