Леденец из жженого сахара, сделанный мамиными руками, все еще таял у нее за щекой. Девочка подумала об этом, и слезы обожгли ее глаза, она еле сдерживала рыдания, зажимая рот рукой, чтобы нечаянным звуком не привлечь к себе неведомое чудовище.
«Переместилась, – горько подумала она. – Взяла в руки зеркало и оказалась в другом мире, босая, в одной ночной рубашке, с больным горлом. А мама-то и не знает…»
Глава 2
Задушиху вылечат бульоном
Маша плакала в сундуке, пока не уснула. А разбудили ее женские голоса.
– Нет тут ничего.
– А чего ты ждала?
– Чего-нибудь. Чего-то надо было ждать.
– Глянь на кровать…
Диалог не показался ей странным, потому что девочка подумала, что он ей только снится. Все тело затекло от неудобной позы. Маша попыталась потянуться, но уперлась в деревянные стенки. Открыла глаза – темно.
– А-аа! – от испуга завопила девочка. – Замуровали! Заживо закопали!
Кто-то подхватил крик над ее головой, а через несколько секунд крышка распахнулась, и девочку буквально выдернул из сундука и поднял над своей головой дядька в пузатом железном жилете, по которому Маша тут же гулко забарабанила ногами.
– Пре-крааа-тить! – рявкнул дядька.
Девочка замолчала, с интересом оглядывая того, кто ее держал. У него было совсем не злое лицо. На голове отороченная мехом железная шапка со спицей посередине, к жилету приделаны меховые рукава, остальное Маше было не видно. Рядом стояли две перепуганные женщины в одинаковых полосатых юбках, одна молодая, лет на десять старше Маши, вторая – пожилая. В комнату сквозь узкие окна проникали лучи бледного зимнего солнца, высвечивая желтые подсолнухи, вышитые на тускло-красных коврах, закрывавших каменные стены не хуже обоев, бело-сине-зеленые изразцы печи, инкрустированные перламутром деревянные столбики старинной красивой кровати.
– Успокоилась? – буркнул стражник, ставя Машу на пол. – Неча головой вертеть. С людями поговори сначала!
– Доброе утро, – упавшим голосом поздоровалась Маша. Она вспомнила вчерашнюю ночь и со страхом оглянулась на ковер, скрывавший выход в коридор.
– Доброе. Чего ты в сундуке сидела? Зачем доспех напялила? – напустились на девочку с вопросами люди. Почему-то никого не интересовало ни как ее зовут, ни что она делает в этой комнате.
– Тут ночью зверь в коридоре рычал какой-то, – дрожащим голосом ответила Маша. – Я испугалась.
– Есть чего бояться, – заржал дядька. – Тетя твоя…
Он осекся, потому что старшая из женщин ткнула его в железный бок, потом продолжил:
– Тетя твоя захворала малость, животом, вот и выла вчера. Чего бояться-то, я, то есть стража, кругом, крепость надежна, ворота заперты, стрельцы в карауле…
– Крепость? – переспросила девочка, вновь оглядывая комнату, окна, вспоминая каменный коридор.
– Ну да, замок ваш, Громовая груда, а вы, дорогая наша венцесса Калиночка, здесь в полной безопасности, – раздельно и чересчур внятно сказала старшая, – иди, дядька Завояка, дров принеси, холодно тут, как в могиле… Тьфу, чего это я, поминаю, дура старая…
– Венцесса? – растерянно повторила Маша.
– Да, да, наша венцесса, Калина, маленькая госпожа сударыня, прихворнули вы, три года лежали без памяти, тетя ваша за вами ухаживала, с чего же это сегодня вскочили, ума не приложу, ну да здоровы и ладно… Тетя велела нам вами заняться…
– Горло болит, – пожаловалась девочка. – И еще голова.
– Горло? – Женщина прижала мясистую ладонь к Машиному лбу. – Горишь вся. На проклятье ледяной кости не похоже. Ну-ка, открой рот!
Не слушая возражений, она произвела осмотр ловко и быстро, пожалуй, сноровистее Машиного папы, педиатра. Потом уперла руки в бока и начала командовать:
– Венцесска, в постель! Авдуська, дуй на кухню, поторопи дядьку Завояку, распорядись насчет куриного бульона и соснового масла…
– Мне придется это съесть? – оторопела девочка.
– Нет, сосновое масло можешь не есть! Авдуська, принесешь две жаровни, чайник, яблочный уксус. У венцесски задушиха приключилась, ничего-ничего, у моих пятнадцати детей у всех была, все выжили, и тебя, маковка, вылечим!
– Конечно, тетка Дарья! – выпалила Авдуська, выбегая из комнаты.
Маша чувствовала слабость после мучительной ночи в сундуке, она не спорила с теткой Дарьей, надела предложенный ей огромный свитер из грубой серой шерсти, носки, такие плотные, что ноги в них были будто в сапогах, легла в перестеленную постель. Служанки принесли две раскаленные жаровни и поставили их с двух сторон кровати, растопили печь, воздух в комнате начал согреваться.