Александр слушал отца, вспоминал воздушную барышню, которая покупала куклу несколько часов назад, и про себя дивился различию между поколениями. И что осталось в белокурой тоненькой Амалии Тамариной от ее грозного деда? Ничего, ровным счетом ничего!
Сдобная Стеша, колыхая телесами, внесла самовар, потом притащила поднос с водкой и закуской.
– Помянем, что ли? – предложил генерал. – Я ведь про приятеля-то твоего уже слышал.
Отец выпил, крякнул, закусил и расправил усы.
– Я был у крестного, – сказал Александр.
– Ну и как он? – довольно равнодушно осведомился генерал.
– Горюет, – ответил молодой человек.
– Ничего он не горюет, – внезапно брякнул отец и снова выпил.
– Но ведь Лев был единственным… – начал Александр смущенно.
– У! – скривился генерал. – Оставь, я ж хорошо его знаю. Думаешь, он сына жалеет? Нет, себя жалеет, что на старости лет один остался, никому не нужный. Шестой десяток, юноша, не шутки! Глупые потаскушки давно померли, умные остепенились, повыходили замуж и знать его не желают. Да-с! Вот где шекспировская-то трагедия… Ну и черт с ним!
И генерал налил себе снова. Голова у Александра уже шла кругом. Вот, значит, как на самом деле думает о Строганове! А ведь было время, принимал графа у себя дома, улыбался и руки жал. В крестные сыну, опять же, пригласил.
– Ты, конечно, жалеешь своего приятеля, – продолжал генерал, утирая губы. – Это правильно. Без жалости человек превращается в скотину. Хороших людей надо жалеть, а плохие без нашей жалости и так обойдутся. – И без перехода спросил: – Ты когда женишься-то? А?
– Бетти приданое собирают, – с неудовольствием ответил Александр. – Маман этим занимается… то есть ведет переговоры с Гагариными. – Умолк и наконец решился: – Она думает, что вы тоже должны принять участие.
Генерал скривился. Затем обронил не без сарказма:
– Скажи твоей матери, что я во всем полагаюсь на ее чуткость. И потом, староват я уже. Мне доктор велел в деревне сидеть, вот я и сижу.
Насколько Александру было известно, не было на свете такого доктора, который мог бы помешать генералу делать то, что ему вздумается. Но вслух молодой офицер ничего не сказал.
– Я Льва в шаферы приглашал… А его теперь нет. – Александр поморщился. – Бетти думает, что это дурная примета. Так мне вчера и поведала.
Скрипнула дверь, в щель просочился поджарый кот, сверкнул глазами на гостя и прокрался куда-то в угол. Через пару мгновений оттуда донесся придушенный писк пойманной мыши.
– Васька – просто чудо что за мышелов, – вздохнул генерал. – А твоя невеста… Скажи ей, что ты согласен на ней не жениться, коли уж она так волнуется. Уверяю, сразу же забудет про все приметы.
– Батюшка! – Александр был шокирован до глубины души.
– Что – батюшка? Пойдешь у глупости на поводу, сам последнего ума лишишься. Это, между прочим, генерал Тамарин говорил. Ты что не пьешь? Закуска кончилась? Стеша! Неси еще закуску!
Пока Александр Корф в Петергофе выяснял подробности биографии ее предков, Амалия вновь отправилась по магазинам, на сей раз прихватив с собой Дашу. Дядюшка Казимир остался дома – любоваться новоприобретенной шубой. Кроме того, по его собственным словам, он адски устал.
– Можем сразу же поехать к твоему студенту, – предложила Амалия.
– Нет, барышня, он далеко живет. Давайте уж сначала самовар выберем, ну… и все остальное тоже.
Делать покупки с Дашей было одно удовольствие: горничная сразу же видела, что подходит, а что нет, где приказчик пытается всучить им лежалый товар, а где действительно хочет помочь с выбором. Когда с магазинами было покончено, Амалия подозвала извозчика.
– Куда едем? – спросила она Дашу.
Девушка заколебалась.
– Мне, право, неловко, барышня… Николай говорил, что у него мать строгая… одна его воспитала… Если даже заболел, ведь она же за ним присмотрит, верно?
Амалия вздохнула, но в глубине души понимала терзания девушки и ее страх нагрянуть не вовремя и не понравиться матери человека, с которым, судя по всему, Даша связывала серьезные надежды.
– Хорошо, – сказала Амалия наконец. – Тогда просто поедем туда, где мы жили, найдем дворника и спросим у него, получил ли Николай твою записку.
Завидев в пролетке румяную, похорошевшую от мороза Дашу, дворник осклабился и подошел. От него пахло дешевой водкой, и Амалия отстранилась.
– Записку передал? – в нетерпении спросила Даша.
– Так точно, – ответил дворник. – Николай Петров, все честь по чести… Отдал ему письмецо ваше, объяснил, что вы переехали.
– Ну, слава богу, он не болен!.. – вырвалось у горничной. – Наверное, просто занят… учится…
Амалия вручила дворнику алтын, поблагодарила его за труды и велела кучеру трогать.
«Какие холодные эти наемные экипажи… – подумала она, ежась, и покосилась на поравнявшуюся с ними роскошную карету, запряженную тройкой белых лошадей, которые изяществом напоминали лебедей. – Надо будет завести свой собственный выезд… Да, только, если я так буду тратить деньги, их и на полгода не хватит…»
Из окна кареты выглянула холеная дама лет сорока, закутанная в соболя, заметила в глубине пролетки два юных девичьих силуэта и едва заметно поморщилась.
– Нет, дорогой князь, – сказала она человеку, который сидел с ней в карете, – я все же нахожу, что лишние триста десятин заливных лугов ничуть не повредят, так что не забудьте включить их в приданое. Ваша Бетти очень милая девушка, они с моим Alexandre такая потрясающая пара!
– Полина Сергеевна… – начал князь Гагарин с неудовольствием.
– Нет, нет! Мы с вами уже договорились, n’est-ce pas? А список гостей составим с вами вместе.
И карета покатила мимо памятника Петру к Английской набережной.
Глава 8
Екатерининский канал
Этот воскресный день Александр будет потом не раз вспоминать во всех подробностях. И, вспоминая, задавать себе один и тот же вопрос: не колола ли его душу смутная тревога? Не было ли у него предчувствия относительно того, как все обернется, того, чем кончится первый день календарной весны?
И откровенно самому себе мог признаться: нет. Ни тени сомнения не было. Ни зловещих снов, ни дурных примет. Ничего.
– Степка, шинель!
Знакомая лестница, ступени, покрытые пыльным ковром, на часах – чуть за полдень. Он спустился вниз и у выхода увидел полицмейстера Дворжицкого, который наравне с прочими занимался охраной особы государя и должен был сопровождать его выезды. Дворжицкий был обходителен, услужлив, неглуп, но и не особо умен, и во дворце с ним не слишком считались. Сквозь зубы поздоровавшись с полицмейстером и отдав честь находившемуся здесь же старому генералу, Александр стал натягивать перчатки.
«Черт знает что такое… – в раздражении подумал он. – Российского царя охраняем от его же народа! И когда только такое было…»
Генерал пристально посмотрел на него.
– Сегодня разве ваша очередь, Корф? – нерешительно спросил он, прервав беседу с Дворжицким.
– Так точно, господин генерал, – без запинки ответил молодой человек.
Генерал, однако, хотел спросить у него еще о чем-то, но их прервал царственный голос:
– Здравствуйте, молодцы!
– Здравия желаем, ваше величество! – гулко прокричали караульные.
Только что показался император. Высокая, величественная фигура в мундире Саперного батальона. Золотые эполеты с вензелем Н – в честь его отца – сверкали на плечах. Возраст, конечно, берет свое – все ж шестьдесят два года царю, но хорош, ничего не скажешь. Александр почтительно вытянулся в струнку.