Глава 2
Нефритовый чертог
– Амалия Константиновна!
– Амалия!
– Племянница!
Горничная Даша всплескивает руками, мать всхлипывает и подносит к глазам уголок платка, дядюшка Казимир сияет, как фальшивая монета.
– Вернулась!
– Вернулась!
– Ах, моя дорогая! – И мать от избытка чувств заключает дочь в объятия, впрочем, стараясь при этом не помять ни ее, ни свое платья.
– Яков, вноси вещи… – распоряжается девушка. – Дядюшка! Вы бы помогли ему…
Все кончено, теперь она дома. Впрочем, дома ли? Унылое петербургское съемное жилье, окна смотрят во двор-колодец, а лестничная клетка так узка, что в голову невольно закрадываются мысли о самоубийстве. Денег в семье нет, нет совершенно, а тут еще дядюшка, который не привык ни в чем себе отказывать… Ну, ничего, она привезла хорошие новости, и отныне все будет совсем иначе.
– Тебя так долго не было! – сетует мать, заглядывая ей в глаза.
– Я послала вам телеграмму из Нью-Йорка. Разве вы ее не получили?
Нет, не получили. И мать, Аделаида Станиславовна, запинаясь, объясняет, что это же другая квартира… они ведь переехали – там, где жили раньше, плата была очень высока, и вот теперь…
Теперь кто-то начинает барабанить в дверь. И прорывается в дом, несмотря на то, что старый слуга Яков пытался не впустить незваного гостя. Впрочем, это вовсе не гость, а хозяин той квартиры, которую раньше снимала семья Амалии. Оказывается, что ее домочадцы банально сбежали оттуда, не заплатив.
Бывший домовладелец потрясает кулаком, грозит судом и кричит, что не позволит обирать честных людей. Судя по трем подбородкам и ширине его лица, честность вряд ли ему грозит, так что непонятно, ради кого он хлопочет.
Дядя Казимир, как всегда в щекотливых ситуациях, куда-то исчезает. Нет, он по-прежнему находится в комнате, но его не видно и не слышно точно так же, как если бы он укрылся под шапкой-невидимкой. Аделаида Станиславовна бледнеет. Вот, нате вам, – только что вернулась любимая дочь, и сразу же такое…
Но любимая дочь зовет горничную Дашу, та приносит сумку, из сумки вынимается новехонький бумажник русской кожи, а из бумажника – пачка денег.
– Мы вам должны, милостивый государь? Сколько?
Милостивый государь давится гневной тирадой. Глаза милостивого государя подергиваются масленой пленкой. Он потирает руки, бормочет, кланяется, просит прощения, мол, и в мыслях не имел никого обидеть. Еще три рубля и 10 копеек… Ах, теперь мы полностью в расчете! Позвольте ручку, сударыня… Если угодно, у него есть другие квартиры… Но Амалия обрывает его.
– Яков, проводи гостя!
И старый слуга с чувством огромного удовлетворения провожает домовладельца до дверей. Амалия оглядывается. Мебель старая, из обивки торчат лохматые нитки, потолок в трещинах… В душу закрадывается тоска.
Разве таким должен быть родной дом? Да и не дом никакой это вовсе, а так, скорлупа непонятно чьего существования, в которую они угодили по прихоти судьбы.
– Мы должны переехать отсюда, – объявляет Амалия. – Только сначала рассчитаемся со всеми…
Дядюшка Казимир издает какой-то булькающий звук. Но сестра опережает его.
– Моя дорогая… – осторожно спрашивает Аделаида Станиславовна, заглядывая дочери в глаза. – У тебя по-явились деньги? Откуда?
– Неважно, – отмахивается Амалия. – Главное, что они у нас теперь есть.
Мать морщит лоб. Спрашивает не совсем уверенно:
– Тебе заплатили в твоей… особой службе?
Амалия вздыхает. Ну да, есть такая служба, которая занимается… прямо скажем, особыми делами. Шпионажем, к примеру. Или другими, не менее интересными вещами. Сама Амалия попала туда совершенно случайно, разоблачив великосветского убийцу. Тогда девушке казалось, что ей предстоят захватывающие дух приключения, а вместо этого пришлось искать по всему свету картину Леонардо да Винчи, которую один мошенник продал сразу множеству государей, в том числе российскому императору. Картину Амалия нашла, а заодно и кое-какие другие картины того самого мошенника. И, поскольку никто ей не сказал, что делать с остальными картинами (а она, по правде говоря, и не спрашивала), перед возвращением на родину та их заложила. Впрочем, с возвращением пришлось повременить, потому что Амалия на несколько недель задержалась в Америке, и вот тут на нее обрушилось столько приключений, сколько иному здравомыслящему человеку хватило бы на всю жизнь[3].
– Это долгая история, – наконец говорит Амалия матери и глубоко вздыхает. – Очень долгая. Завтра мне надо ехать во дворец. А пока я хотела бы принять ванну. Даша! Я привезла из Парижа новые платья, одно из них, светлого шелка, подойдет для завтрашней поездки… Надо будет только кое-где его подогнать.
Амалия улыбается, распоряжается, дает денег Якову, чтобы тот купил еды, раздает привезенные подарки, и весь крошечный мир, состоящий из четырех человек, начинает вертеться вокруг нее. И у Амалии странное чувство – словно она маленькая девочка, а играет во взрослую, и все ей поддакивают, все ее слушаются. И даже дядя Казимир только что торжественно поклялся, что больше никогда не будет играть в карты. Впрочем, подобные клятвы он и раньше давал чуть ли не каждый божий день.
– Мама, я так понимаю, что слугам мы тоже задолжали? – спрашивает Амалия вполголоса.
И тут же, на месте, вручает жалованье Даше и Якову. И не только за прошлые два месяца, но и за месяц вперед.
Даша вспыхивает как маков цвет и приседает.
– Ты меня выручила, – шепотом по-польски говорит Аделаида Станиславовна дочери. – У нас совсем дела были плохи… и она еще отказывалась брать… Золотая девушка! А мне было неудобно, ты же понимаешь… У нее ведь поклонник объявился. Ну куда это годится, чтобы девушка совсем без денег была!
– Что за поклонник? – спрашивает Амалия.
– Студент! – Аделаида Станиславовна делает большие глаза.
– Вот как? А она знает, что студентам запрещено жениться?
В Российской империи с учебой дело обстояло строго. Власти (надо признать, не без основания) предполагали, что ученье и семейная жизнь – две вещи несовместные, как гений и злодейство. Да-да, господа, будьте так добры, сначала одно, а потом другое…
– Конечно, знает, – говорит Аделаида Станиславовна. – Да он и не скрывал. Очень, очень приличный молодой человек. И Даша ему нравится, по всему видно, нравится. По-моему, у него серьезные намерения.
– Это хорошо, – роняет Амалия.
От горячей ванны по всему телу волнами расходится тепло. На кухне что-то сладострастно шкворчит, и оттуда доносятся восхитительные запахи. Да уж, их Даша – настоящее сокровище, даром что совсем молодая…
Дзынь – напоминают о себе часы в форме лиры на мраморной подставке. Амалия бросает на них рассеянный взгляд. Часы Аделаида Станиславовна всюду умудряется возить с собой, куда бы семья ни переезжала. Они старые, эпохи не то Людовика XV, не то Людовика XVI, и вроде бы даже не слишком красивые, но это одна из вещей, которая прилепилась к ним и упорно не хочет их покинуть. Аделаида Станиславовна уверяет, что часы принадлежали еще деду Амалии – Браницкому. Деду, у которого были такие же, как у нее, Амалии, карие глаза с золотистыми искорками.
А впрочем, какая разница, принадлежали ли часы ему или это только маленькая семейная легенда. Просто есть часы, к которым Амалия привыкла с детства. И помнила, что они стояли в комнате отца, потом перекочевали к ее брату Константину, а потом… Потом и брат, совсем молодой человек, и отец умерли от чахотки. Тогда-то для семьи настали трудные времена.
Однако часы остались. И там, где эти часы, – ее дом.
3
Обо всех этих событиях рассказывается в романах «Отравленная маска», «В поисках Леонардо» и «Леди и одинокий стрелок». – Издательство «Эксмо».