– Хорошо. Задаток за две недели, и квартира ваша.
Получив деньги и машинально отметив про себя, что платила опять же девушка, мадам спросила у Амалии, когда они собираются переехать.
– Сегодня же, – последовал ответ.
– Но, Амалия, – пролепетал Казимир, – так быстро не годится!
– Почему?
– Потому что так не принято!
– Дядюшка, кому какое дело, в конце концов? Я просто не хочу там больше оставаться! Да и чего нам ждать? Одной подводы вполне хватит, чтобы перевезти все наши вещи!
Тут мадам Шредер кое-что вспомнила. По чести говоря, ей следовало упомянуть об этом прежде, но, занятая мыслями о роли, которую при странной девушке играл кругленький симпатичный господин лет тридцати пяти, она совсем забыла о главном.
– Должна вам сказать, что в нашем доме существуют определенные правила, – строго проговорила дама. – Скажите, вы часто играете на пианино?
– Почти никогда, – заверила ее Амалия, сразу же сообразившая, куда ветер дует.
– А вы, сударь, не балуетесь скрипкой?
Казимирчик сделал ангельское лицо. Если он чем-то и баловался, то игрой в карты, и притом безо всякого музыкального сопровождения.
– Я была вынуждена отказать от дома одному знаменитому скрипачу, – продолжала мадам Шредер, – потому что его концерты действовали на нервы остальным жильцам. Здесь очень, э… – она поглядела в глаза Казимиру и слегка запнулась, – приличные люди, да. Племянница банкира, кавалергард, полковник в отставке…
Казимир мило улыбнулся, и мадам Шредер смешалась окончательно. «Племянница банкира? Знаем мы этих племянниц! – как будто говорил взгляд мужчины. – Уж не та ли кошечка, которая якобы случайно выглянула из квартиры, когда мы поднимались по лестнице?»
Дядюшка воспрянул духом и решил больше не сопротивляться желанию племянницы перебраться на новое место как можно скорее. Да и вообще, когда сообщаешь свой адрес, «Казимир Браницкий, Невский проспект, дом Шредер», это звучит куда солиднее: чем «Казимир Браницкий, дом не помню какой в Болотной Дыре».
Итак, они вернулись в ту квартиру, местоположение которой Казимирчик про себя непочтительно называл Болотной Дырой, и принялись укладывать вещи. Амалия рассчиталась с хозяином, отдала долги лавочникам (у которых, надо сказать, Браницкие почти все брали в кредит) и велела дворнику, ежели найдется еще кто-то, с кем они впопыхах забыли расплатиться, направлять их в дом Шредер.
– Если меня будут спрашивать, – подала голос Даша, – то передайте тоже, что я переехала с господами на новый адрес.
Амалия сразу же поняла, о ком именно так беспокоилась ее горничная.
– Ты можешь оставить ему записку, – предложила девушка. – Мы подождем.
Даша, краснея, написала записку и наказала дворнику передать ее Николаю Петрову, студенту, когда тот появится.
– Сделаем-с! – отвечал дворник, которому Амалия тут же вручила двугривенный[11], чтобы он не забыл исполнить поручение.
Итак, они переехали и разместились в новом доме. А утром Казимира ждал сюрприз. Аделаида Станиславовна подняла его ни свет ни заря, протянула ему небольшую коробочку, обитую лиловым бархатом, и торжествующе откинула крышку.
– Это мне? – пролепетал брат, таращась на аметистовые запонки в обрамлении сверкающих бриллиантов. И тут же сделал движение, чтобы взять коробку.
Но сестра отвела руку, твердо сказав:
– Никаких карт в ближайшие две недели. Клянись!
– Чем же я займусь? – возмутился Казимирчик, который превыше всего на свете ценил свою свободу – то есть свободу делать то, что ему вздумается.
– Соседкой, – лаконично ответила Аделаида Станиславовна, отдавая-таки коробку. – Той, которую содержит банкир. Сегодня она уже о тебе спрашивала.
– По-твоему, я похож на человека, который способен позариться на чужое добро? – горько вопросил Казимирчик, уязвленный в самое сердце.
– Ну, если добро само к тебе плывет, почему бы и нет? – загадочно ответила сестра и потрепала его по голове, словно он до сих пор был маленьким ребенком, ее ненаглядным младшим братиком.
– После завтрака Леля пойдет за покупками, – продолжала Аделаида Станиславовна. – Будешь ее сопровождать, а мы с Дашей и Яковом пока наведем тут порядок.
И она удалилась, оставив после себя тонкий аромат духов, которые дочь привезла ей в подарок из Парижа.
Казимирчик понял, что свободной жизни ему не видать, поглядел на запонки и покорился судьбе.
Вероятно, судьбе в тот день было угодно посмеяться над ним, сделав из него подобие вьючного животного. Потому что, как только Казимир услышал список совершенно необходимых вещей, которые Амалия собиралась сегодня купить, у него потемнело в глазах.
Список этот включал:
новый самовар
ширмы складные
коробку кофе
сапоги женские (1 пара), без каблуков
фунт зубного порошка
блюдо для визитных карточек
декокт[12] от желудка
утюг
платок пуховой
стеклярусные[13] кружева
мыло миндальное
чулки шелковые
новые романы, две дюжины на выбор…
и еще полсотни Вещей, Без Которых Нельзя Прожить.
– Племянница, но я ничего не понимаю в самоварах! – вскричал Казимир, – не говоря уже о ширмах, чулках и кружевах.
Амалия снова развернула список.
– «Шуба мужская», – прочитала она вслух. – Дядюшка, для кого, по-твоему, я буду ее покупать?
И Казимир покорился судьбе вторично. Но не забыл все же напомнить насчет трости.
– Будет вам и трость, – пообещала ему Амалия. – Но для начала займемся мылом и романами. Парфюмерия и книжный ближе всего к нашему дому, – пояснила она.
И они отправились в поход по магазинам. Однако мыло, которое продавалось по соседству, Амалии не понравилось, приказчик в книжном путал графа Алексея Константиновича Толстого с графом Львом Николаевичем, и с горя Амалия завернула в соседний магазин, где купила пару жакобовских[14] стульев с резными спинками, украшенными фигурами единорогов. Стульев, впрочем, в списке не было, но девушка справедливо рассудила, что вряд ли они помешают теперь, когда семья обзавелась приличной квартирой.
Амалия заплатила за стулья и велела доставить их по новому адресу, а сама вместе с дядюшкой двинулась дальше. Поначалу ей было увлекательно совершать покупки, потом – не слишком увлекательно, а под конец девушка не могла дождаться, когда же все это закончится, хотя три четверти списка еще оставалось впереди.
Казимир безропотно нес то, что они успели приобрести, но, глядя на его страдальческое лицо, всякий мог бы усомниться, что рабство в России уже двадцать лет как отменили. Впрочем, оказавшись в магазине, где продавали трости, дядюшка немного оживился. Он примерился к одной трости, с набалдашником слоновой кости, потом отложил ее и хотел взяться за другую, но тут возле него из воздуха соткался предупредительный приказчик.
– Что вам угодно, сударь?
Казимир не успел даже рта раскрыть, потому что приказчик уже за него решил, что ему угодно купить трость, и стал предлагать самые дорогие из тех, что имелись в магазине.
– Вот французская, набалдашник, как изволите видеть, резной… с аллегорическими фигурами… А эта, не угодно ли, старинная трость. Весьма примечательная вещь – с сюрпризом!
Казимир встрепенулся. Потому что, как ребенок, обожал сюрпризы. Он потянулся к старинной трости, но не успел даже спросить, какого рода сюрприз та скрывает, как неприятный мужской голос возле него произнес:
– Будьте добры, заверните. Я беру.
Амалия, которая тактично отошла в сторону, чтобы не мешать дядюшке, и рассматривала витрину кукольного магазина напротив, в удивлении обернулась.