Религиозный экстаз молебствия с берега уже перекинулся на пароход. Люди на нем, истово осеняя себя крестами, разнобойными голосами пели молитвы. Толпы пассажиров по трапам хлынули на пристань, с нее ла берег, давя друг друга, совсем как при посадке на пароход.
Солнечный свет, прожигая висевший над толпой молящихся чад ладанного дыма из кадил, копоти от горячих восковых свечей, оживлял на иконах, хоругвях, крестах и облачении духовенства блеск золота, серебра и самоцветов, создавая огненную гамму из голубых, красных и зеленых бликов.
Адмирал Кокшаров стоял в толпе молящихся, наблюдая за преображением людских лиц, на которых сейчас было выражение тайных надежд на божью помощь. Вслушиваясь в песнопения, адмирал вновь убеждался в силе религиозного дурмана над разумом русского человека, приученного к слепому, бездумному повиновению силе укоренившегося в стране православия.
Внимание адмирала привлек высокий монах, стоявший у иконы богоматери. Он подумал, что где-то видел этого монаха, но где — вспомнить не мог. Последнее время он часто ловил себя на том, что чужие лица ему вдруг начинали казаться знакомыми, и он напрасно напрягал память, стараясь вспомнить, кто они такие.
После окончания молебна адмирал, спускаясь с берега на пристань, услышал за собой торопливые шаги. Обернувшись, увидел идущего за ним монаха. Адмирал остановился. Монах, не дойдя до него шага, тоже остановился и, отвесив поклон до земли, произнес глухим шепотом, выдававшим сильное волнение:
— Ваше превосходительство! Если поверю глазам, вы — Владимир Петрович Кокшаров?
И только тогда адмирал узнал в монахе капитана первого ранга Дмитрия Скворцова, служившего под начальством адмирала на крейсере «Андрей Первозванный».
Адмирал шагнул, протянул монаху руки, готовый назвать его по имени и отчеству, но монах, опередив адмирала, громко и сухо сказал:
— Отныне отец Никон, ваше превосходительство. Вот и дозволил господь свидеться с вами.
— Да разве вы здесь?
— Смиренно молю господа в Абалакской обители на послухе. Но ныне, по воле правящего владыки тобольского, правлю его канцелярией.
Стояли молча, смотря друг на друга. Монах видел перед собой прекрасную старость. Адмирал видел не монаха, а бравого моряка, хотя лицо стоявшего было исполосовано морщинами пережитого страдания. Монах спросил:
— В Омск держите путь со всем семейством?
— Только с дочерью, отец Никон. Супругу похоронил.
Монах, перекрестившись, произнес:
— Царство небесное рабе господней.
Адмирал предложил:
— Может быть, окажете честь навестить меня в каюте? Настеньку мою увидите.
— Благодарствую за честь. Дозвольте здесь поговорить. Опасаюсь, что от соприкосновения с прошедшим разум мой утеряет покой. Дозвольте спросить, ваше превосходительство, надеюсь услышать правдивый ответ. Можно ли верить предчувствию, что вражеская красная сила безбожья и людского озлобления на своих кровных братьев уже осиливает и предрекает недобрый конец нашему вооруженному сопротивлению ее власти?
— На фронтах нас преследуют тяжелые неудачи.
— Не осуждайте меня за любопытство. Нужна мне правда о происходящем, о коем нельзя прочесть в газетах. Вере христовой не будет места на сибирской земле, если воинские силы верховного правителя не спасут ее от вторжения Советской власти.
— Мы знаем с вами адмирала Колчака, можем надеяться, что им будет найдено правильное решение для защиты Сибири от большевиков.
— Предчувствуя грядущие испытания, я приготовил себе жизнь в дремучих дебрях благословенной господом сибирской тайги. Но если и там не найду для себя спасения и покоя, то приму положенную мне господом кончину через самосожжение ради бессмертия загробного бытия. Дозвольте молиться за вас. Молиться в память вашего благоволения ко мне в те давние, мертвые теперь для меня лета.
Глаза адмирала налились слезами, а с его губ невольно сорвалось:
— Дмитрий Всеволодович, голубчик!
Монах перекрестился, словно обороняясь от услышанного мирского имени, умершего в момент пострига в монашество.
— Отец Никон, ваше превосходительство! Христос хранит вас на всем дальнейшем пути вашей жизни.
Трижды размашисто осенил монах адмирала крепом, отвесил низкий поклон и, резко повернувшись, пошел на берег. Шел он медленно, его согбенный облик творил, как тяжело уходить от призраков прошлой жизни, уже вставших во весь рост после разговора с адмиралом.
Адмирал смотрел ему вслед. Хотелось догнать, сказать какое-нибудь теплое слово, но он не смог сдвинуться с места. Его била дрожь. Тринадцать лет назад моряк-артиллерист Скворцов поражал на флоте своим дарованием математика. Был женат на очаровательной женщине. Драма их жизни свершилась нежданно. Жена была арестована в Петербурге за участие в революционном подполье, осуждена на ссылку в Сибирь. Скворцов вышел в отставку, последовал за ней, но по дороге жена внезапно умерла, а он пошел в монастырь.