Во тьме я нашел свой плащ, отошел в сторону, лег и закутался. Я прошлую ночь почти совсем не спал, но и теперь какой там сон! Что же это было?.. С кем я разговаривал? Конечно, сновидения близнеца тут были ни при чем.
К телескопу я решил больше не подходить. Так стекло и оставил открытым. Холодный как лед цилиндр произвел на меня сильнейшее впечатление: понятно, это в его недрах тот удивительно бесцеремонный человек проповедовал свое энергичное бездушие. Всякий интерес к телескопу у меня пропал. Осталась смешанная с растерянностью озадаченность, да возникло смутное опасение за развитие дальнейших событий здесь, на берегу. Ну а если неизвестный шутил, то чересчур уж злыми были его развеселые выпады.
Не помню, как я уснул.
…Где-то часто, непрерывно стучало. От этого я и проснулся. Стук все усиливался, приближался.
Я сбросил с головы плащ, сел. Воздух уже начал прогреваться. На востоке, далеко над пустыней только что взошло солнце…
По сизой глади моря к берегу шла большая моторная лодка. В ней сидело несколько человек.
– Теперь все станет на свои места! – вслух подумал я, вскочил и, полусонный, почему-то побежал к берегу. Оглянулся, вижу: следом за мной бежит Кобальский…
Мотор смолк. Лодка с ходу выскочила на отмель.
– Друзья мои, наконец-то!.. – опережая меня, как бы сквозь радостные слезы восклицал Кобальский.
Из лодки вышли трое. Первым – интеллигентного вида, ушастый мужчина лет пятидесяти. Все трое были одеты в одинаковые голубовато-серые брезентовые полуплащи. Те, двое, в сапогах, ушастый – в черных туфлях.
– Не возьму в толк, – с явным намерением сделать приятное, неторопливо спросил ушастый Кобальского, – вы есть Станислав Юлианович или… один из пальцев его руки?
И он негромко, мягко засмеялся.
– Нет, шеф, – серьезно сказал Кобальский, – я Эпсилон. Один из пальцев его мудрой руки.
– Ну это все равно, дружище! Так, так… Значит, все ребята, которые здесь, из «древнегреческого алфавита». Очень хорошо. Уверенность в себе только поможет нам.
Кобальский полез было обниматься, но ушастый мягко от него отстранился.
– Увы! – вздохнул Кобальский. – Ни Станислав Юлианович, ни Иннокентий Павлович в условленное место не пришли. Я ждал их долго. И мы вынуждены были отправиться к берегу без них. Ведь нельзя же ставить под удар и эту решающую попытку. Бессмысленный риск!
– Безусловно! – вскинул шеф головой. – И должен вам заметить, слишком искушать свою судьбу я не намерен. И больше никаких ракет. Слишком, знаете ли, модно!.. Не перестаю удивляться, как это вы, потерпев две катастрофы, почти все остались в живых!.. Разумеется, не собирался я лететь вместе с вами и на этот раз. Но обстоятельства слишком переменились. Теперь пожилой нумизмат должен лететь.
– Что-нибудь случилось, Георгий Николаевич?.. – забежав, став перед осанистым «нумизматом», испуганно, участливо спросил Кобальский.
Георгий Николаевич вопросительно взглянул на пеня.
– Он наш, – предупредительно заверил его Кобальский.
– Вы же знаете, – неопределенно протянул нумизмат, – в свое время были шалости: разного рода недозволенные граверные работы…
– Ну и что?
– Как что, любезный?.. Разве не обеспечили мои оттиски успешные научные изыскания Станислава Юлиановича? Конечно, если бы раньше был заполучен поразительный масс-голограф, можно было бы не пачкать руки краской.
– Ну и что: пошли по следу?
– По-моему, идут. Пока очень далеко… Необходимо лететь, – вздохнул он. – И на этот раз, со мной, побег будет совершен более надежным способом…
Я стоял в некотором отдалении, глядел на лодку и слушал, о чем говорят Кобальский и «нумизмат». Смотрел, как двое других прибывших выгружают из лодки какие-то ящички, сумки и портфели, рыболовные снасти, еще что-то. И пытался представить себе, понять весь план злоумышленников.
Готовился побег за границу, третий после двух неудачных, понял я.
Значит, та груда не то поржавевших, не то глиняных черепков, на которую я наткнулся в полутора километрах от нашей стоянки, когда шел по берегу, и была свидетельством первой катастрофы. Как было известно их ушастому шефу, они пытались взлететь на ракете. Но ракета, похоже, почему-то тут же на берегу развалилась. Очевидно, через некоторое время они отправились в путь на другой – и рухнули в море вместе с поразительным телескопом… Такие отчаянные попытки!
– А кто этот молодой человек? – кивнув в мою сторону, спросил ушастый нумизмат. – Ведь своих друзей необходимо знать.
– Да не обращайте вы на него внимания! – сказал и сплюнул в мою сторону Кобальский. – Парень никакой опасности для нас не представляет. Хоть и заносчив, но и покладист, как телок. Полетит с нами: не стоит ему здесь «помогать»… Нам же будет лучше, если он здесь не останется.
– Ну что же вы, Станислав!.. А я вас так понял: что он наш. Что он копия, что тоже из «древнегреческого алфавита». Придется парню лететь, может быть… Где вы его взяли?
– Да нет, он не из «алфавита»! Это Максим Грахов, племянник хорошо мне известного Станислава Грахова, которому принадлежала та бесценная старинная карта.
– Там за авто лежит колосс. Кто его прототип?
– Вот этот же недоросль. Парень кое-что умеет. И авто есть. Поэтому мы решили им воспользоваться. Мы-то ведь плавать не умеем. Да и Большой Кеша, понятно, тоже не умеет…
– Сколько времени может продержаться его копия? Она не опасна?
– Нисколько, шеф. Ну, во-первых, колосс, как и его прототип, самонадеян и пацана особенно-то не слушал. Я только что, перед вашим приездом, осмотрел его. Он уже потрескался. Раньше своего автомобиля. Вы, конечно, понимаете, что продолжительность его жизни находилась в известном пропорциональном отношении ко времени экспозиции. Время экспозиции я выбрал точно, даже чуть уменьшил. Все было продумано до мелочей! С точностью до часа…
– Хорошо. Но надо было сделать так, чтобы колосс и его авто оказались рядом. Еще лучше, чтоб он уснул в нем. Ведь этот материал, пожалуй, наиболее подходящ для нашей не очень мощной энергетической установки. Правда, материал еще почти живой! – засмеялся ушастый.
– Вы правы, шеф! Максим, – вдруг обратился Кобальский ко мне, – что тут зря стоять рот разинув? Не прислушивайся и не расстраивайся. Ну-ка, помоги лучше Альфу и Бету. Оттащите все подальше от воды. И, пожалуйста, как договаривались, без этих дурацких конфликтов.