Хенга сверкнул на него глазами, покусывая губу, и затем сказал:
– Да будет так, пес. Я явлюсь на место сборищ за час до захода солнца. Но только эту ночь проведешь в пещере не ты. Аака будет спать в пещере в эту ночь, а ты будешь спать в брюхе волков. А теперь прочь, ибо мне прислали лосося, первого пойманного в этом году лосося, и я хочу съесть его поскорее.
Тогда заговорила Аака:
– Ешь досыта, злой дух, убийца детей! Ешь досыта, ибо я, мать, говорю тебе, что это твоя последняя трапеза.
Хенга, хрипло смеясь, вернулся в пещеру, а Ви со спутниками ушел.
– Кто бы это мог послать Хенге лосося? – лениво спросил Моананга.
– Я, – ответил шедший рядом с ним Паг вполголоса так, чтобы Ви не услыхал. – Я этой ночью поймал его и послал Хенге. То есть, вернее, сделал так, что лосося положили на камень возле устья пещеры.
– Зачем? – спросил Моананга.
– Потому что Хенга любит лососей и уж непременно съест первого лосося, который пойман в этом году. Он съест рыбу всю, без остатка, и отяжелеет перед началом боя.
– Это умно. Мне бы это никогда в голову не пришло, – сказал Моананга. – Но откуда ты узнал, что Ви вызовет Хенгу?
– Это не знали ни я, ни Ви. Но я догадался об этом: ведь Аака послала его просить совета у богов. Когда женщина посылает мужчину просить совета у богов, совет этот всегда будет именно тот, какого она хочет. По крайней мере, она в этом убедит мужчину, и мужчина ей поверит.
– А это еще умнее, – произнес Моананга, внимательно и удивленно глядя на карлика. – Но почему это Аака хочет, чтобы Ви сразился с Хенгой?
– По двум причинам. Во-первых, она хочет отомстить за убитую девочку, и, во-вторых, она считает, что Ви сильнее Хенги и что она таким образом станет женою вождя племени. Впрочем, в последнем она еще не вполне уверена; я полагаю потому, что она условилась с Ви, что в том случае, если Ви будет убит, я должен убить ее и Фо. Затем мне предстоит покончить с собой. А может быть, я с собой покончу не сразу, а только после того, как убью или, по крайней мере, попытаюсь убить Хенгу.
– Значит, что же? Ты потом будешь вождем племени? – удивленно спросил Моананга.
– Может быть, некоторое время буду. Хорошо, если оплеванный и униженный будет унижать тех, кто раньше издевался над ним. Но ты – брат Ви и любишь его, и тебе я могу сказать, что, если Ви будет убит, я ненамного переживу его, потому что нет на свете человека, кроме Фо, кого я любил бы так же, как люблю Ви. Я вождем не буду; вождем будешь ты, Моананга. А я исчезну, хотя, быть может, впоследствии ты будешь слышать, как зимними ночами я буду выть вокруг хижин, выть вместе с волками, моими родителями, как говорят дураки.
Моананга снова удивленно уставился на мрачного карлика, чьи речи пугали его. Затем, чтобы переменить разговор, он спросил:
– А кто, по-твоему, победит?
Паг остановился и указал на море.
На некотором расстоянии от берега шла яростная борьба между акулой и китом. Грозная акула загнала кита на мель, где кит беспомощно бился, тщетно пытаясь ускользнуть. Морской волк, – так племя называло акулу, – высоко подпрыгивал и, падая снова в воду, бил кита по голове своим ужасным мечеобразным хвостом; удары гулко разносились по побережью. Кит корчился в агонии и пенил воду громадными плавниками, но ничего не мог сделать, хотя был и сильнее и больше акулы. Вот уже он стал задыхаться и разинул огромную пасть, и тогда хищник влетел ему туда, ухватил кита за язык и вырвал его. Тогда кит перевернулся на спину и стал истекать кровью.
– Взгляни, – сказал Паг. – Вот Хенга, огромный и могучий, и вот Ви, проворный и ловкий. И вот Ви одержал победу и до отвалу наестся китовым мясом и накормит им всех своих друзей. Вот тебе мой ответ. А теперь я иду готовить Ви к битве.
Паг вошел в хижину и услал Ааку и Фо, чтобы остаться наедине с Ви. Затем снял плащ с Ви, уложил его и натер ему все тело тюленьим жиром. Затем острым кремнем и тонко наточенной раковиной медленно и с трудом обрезал ему волосы, покуда их не осталось так мало, что Хенге не за что было бы ухватиться, а остатки волос он натер тюленьим жиром. Затем посоветовал Ви соснуть и ушел, унося с собой каменный топор Ви, копье, которым Ви убил волка, и кремневый нож с рукоятью, сделанный из обломков зуба дельфина.
На пороге хижины он встретил Ааку, которая сердито бродила у входа. Она попыталась войти в хижину.
– Нет, – сказал Паг, – нельзя.
– Почему?
– Потому что Ви отдыхает и ему не нужно мешать.
– Значит, безобразное чудище, всем ненавистный Человек-Волк, живущий только из милости, может входить в хижину к моему супругу, а я, его жена, не могу! – яростно воскликнула она.
– Да, не можешь, ибо сейчас ему предстоит мужское дело – убить врага или быть убитым им, и нечего тогда женщинам подходить к нему, покуда дело не сделано.
– Ты говоришь так потому, что ненавидишь женщин, которые на тебя даже взглянуть не хотят.
– Я говорю это потому, что женщины ослабляют мужчин, потому что женщины жалкими словами убивают в них мужество.
Она прыгнула в сторону, чтобы проскочить мимо него, но Паг занес над ней копье. Тогда Аака остановилась, потому что боялась карлика.
– Слушай, – сказал он, – ты напрасно бранишь меня и упрекаешь, Аака; я – друг тебе. Но я не виню тебя в ненависти ко мне, ибо знаю причину твоей ненависти. Ты ревнуешь ко мне Ви и ревнуешь ко мне Фо; ведь оба они любят меня больше, чем тебя, хотя любят совсем по-другому.
– Любят тебя, выкидыша, урода!
– Да, Аака. Ты, очевидно, не знаешь, что любовь бывает различная. Бывает любовь мужчины к женщине, которая приходит и уходит, и бывает любовь мужчины к мужчине, которая никогда не изменяется. Повторяю тебе, что ты ревнуешь. Еще сегодня я сказал Ви, что если бы он не взял меня с собой на охоту, но оставил бы сторожить Фою, ее бы не украл и не убил тот зверь, живущий в пещере. И я солгал. Я мог отказаться пойти с Ви на охоту, и он не заставил бы меня идти с ним, ибо знает, что я никогда ничего не делаю без причины. Я пошел с ним из-за того, что ты сказала мне, – ты должна хорошо помнить свои слова. Я сказал, что Фоя в опасности, что Хенга хочет украсть ее и убить и лучше мне остаться сторожить ее, а ты ответила, что никогда не позволишь волчьему приемышу охранять твою дочь и будешь охранять ее сама. Не уберегла ты ее. Ты выбранила меня, и я ушел на охоту с Ви, и Хенга похитил Фою и убил ее.
Аака повесила голову и ничего не ответила, так как знала, что Паг говорит правду.
– Оставим это, – продолжал Паг. – Мертвецы мертвы: умерли и не встанут. Я сказал тебе мудрые и правильные слова, но можешь снова выбранить меня, пойти в хижину и разбудить Ви. Но повторяю, если ты так поступишь, ты можешь изменить исход боя и обречь почти на верную смерть и Ви, и себя, и Фо.
– А Ви спит? – спросила Аака уже более сдержанным тоном.
– Думаю, спит, потому что я посоветовал ему заснуть, а в таких делах он слушается меня. И прошлую ночь он спал очень мало. Но путь открыт, и я сказал все, что хотел сказать. Теперь поступай, как знаешь. Ступай, разбуди его, спроси, спит ли он, утоми его бабьей болтовней, расскажи ему, какие сны снились тебе, что ты думаешь о Фое и Ледяных богах, подготовь его этим к бою с Хенгой, силачом и великаном.
– Не пойду, – ответила она, топая ногой. – Ведь не то, если Ви потерпит поражение, ты будешь своим ядовитым языком указывать на меня, как на причину его смерти. Но знай, безобразный отщепенец, помни, Человек-Волк, что если Ви победит и останется в живых, он должен будет выбрать между тобой и мною, ибо если ты будешь жить с ним в пещере, я останусь здесь в хижине.
Паг рассмеялся.
– Тогда-то уж наверняка будет мир и тишина. Ведь если Хенга будет убит, после него в наследство новому достанется немало красивых женщин, которые также живут в пещере и, несомненно, не сразу согласятся выселиться оттуда. А, впрочем, поступай, как знаешь; полная тебе свобода к в этом деле, и во всех других. Только говорю тебе, Аака, что ты напрасно оскорбляешь меня; быть может, в скором времени тебе понадобится моя помощь для того, чтобы покинуть этот мир.