Выбрать главу

Поселение на острове Врангель – весьма неприветливое местечко. Мне доводилось видеть немало шахтерских поселений в ущельях Калифорнии и захолустных деревень, но они и близко не могут сравниться с живописной запущенностью этого места. Кривые ряды деревянных хижин и домиков растянулись на милю или около того вдоль болотистого берега острова в форме буквы «S» без оглядки на стороны света и какие бы то ни было строительные нормы. Две городские улицы, словно бесценные памятники, украшали уходящие корнями в болотную грязь пни и бревна, заросшие из-за влажного климата мхом, пучками травы и кустами. В целом земля здесь представляла собой илистую и мшистую топь на фундаменте из острых камней с множеством провалов. Впрочем, колоритные камни, болота и пни никому не мешали, ведь на острове не было ни повозок, ни телег, да что там, даже ни одной лошади. Из домашних животных здесь были курицы, одинокая корова, несколько овец и свиньи, разрывающие и без того труднопроходимые улицы.

Большинство постоянных жителей Форта Врангеля занимались торговлей. Небольшую долю товарооборота составляли рыба и пушнина, но основную часть прибыли приносила добыча золота на рудниках Кассиара*, находившихся на расстоянии около двухсот пятидесяти или трехсот миль вглубь континента по реке Стикин* и озеру Диз*. Два колесных парохода* курсировали по реке между Фортом Врангелем и Телеграф-Крик* – конечным пунктом судоходства в ста пятидесяти милях от Врангеля, перевозя грузы и пассажиров к обозам, направляющимся к рудникам. Залежи золота в районе притоков реки Маккензи* были обнаружены в 1874 году. По словам местных, за сезон 1879 года через остров Врангеля прошло около тысячи восьмисот старателей, примерно половина из них – китайцы. Почти треть прибывших покинула остров в феврале и отправилась в путешествие по реке Стикин, которая покрыта льдом до конца апреля. Однако большинство золотоискателей сели на пароходы только в мае и июне. Из-за суровых зим в конце сентября добычу золота приходилось завершать. Примерно две трети приезжих проводили зиму в Портленде, Виктории и городах района Пьюджет-Саунд. Остальные оставались зимовать в Форте Врангеля.

Индейцы, в основном из племени стикин, жили на краю деревни, а белые, которых было около сорока или пятидесяти человек, – в его средней части, однако эти границы были условными и никак не обозначались, а жилища индейцев из бревен и досок не уступали размером и прочностью домам белых. Некоторые из них были украшены высокими тотемными столбами.

Форт представлял собой четырехугольный острог с дюжиной бревенчатых домов и располагался на возвышенности сразу за деловой частью города. Он был построен американским правительством вскоре после покупки Аляски, заброшен в 1872 году, вновь занят военными в 1875 году и окончательно заброшен и продан частным лицам в 1877 году. На территории форта и в его окрестностях было несколько добротных и чистых домов, которые ярко выделялись на фоне своего мрачного окружения. Землю, на которой стоял форт, тщательно разровняли и осушили, хотя раньше там тоже было болото, и это наглядный пример того, как легко можно было бы улучшить условия жизни местного населения. Но, несмотря на беспорядок и убожество, укрытый тенью облаков городок, омываемый потоками дождя и продуваемый морскими ветрами, оказывал удивительно благотворное воздействие на человека в любое время года. И хотя казалось, что шаткие, покосившиеся со всех сторон, будто их подбрасывало землетрясением, домики едва стоят среди увязших в болоте камней и пней и имеют друг к другу не больше отношения, чем моренные валуны, в целом остров Врангеля был безмятежным местом: я ни разу не слышал громких ссор на улице или раскатов грома, даже волны накатывали на берег с тихим шорохом. Летом теплый дождь льется вниз под прямым углом, облака не несутся по небу угрожающими рядами, полными разрушительной энергии, а, как правило, сливаются в одну нежную, воздушную, пенистую ванну. Безоблачные дни спокойные и жемчужно-серые, они располагают к раздумьям, дарят покой и умиротворение; острова будто дремлют на зеркальной глади воды, а в лесу не колышется ни один лист.

Самые ясные дни на острове Врангеля в Калифорнии такими бы не сочли. Мягкий солнечный свет, просачивающийся сквозь влажную атмосферу, не ослеплял, а накладывал на город и пейзаж туманные и успокаивающие чары бабьего лета*. В самые длинные дни солнце вставало в три часа, а в полночь вновь наступал рассвет*. Петухи начинали петь, как только проснутся, потому что по-настоящему темно никогда не бывало. На Врангеле было всего около полудюжины взрослых петухов, которые будили город, придавая ему цивилизованный вид. После восхода солнца из труб начинал подниматься вялый дымок, первый признак пробуждения людей. Вскоре у дверей похожих на сараи хижин можно было заметить одного-двух индейцев или купца, собирающегося торговать, но звуков почти не было слышно, только монотонный, приглушенный и постепенно нарастающий гул. В городе, насколько я могу судить, было всего два белых ребенка. Что касается индейских детей, то, проснувшись, они сразу принимались за еду и никогда не плакали. Чуть позже можно было услышать крик воронов и удары топора, колющего дрова. Примерно к восьми или девяти часам город окончательно просыпался. Индейцы, в основном женщины и дети, начинали собираться на передних площадках полудюжины магазинов, беззаботно усаживаясь на свои одеяла, каждое второе лицо было ужасно чумазым, кожу было видно только вокруг глаз и, возможно, на скуле или носу, где была стерта сажа. Некоторые детишки тоже перепачкались копотью и все до одного были одеты очень легко – в тонкую ситцевую рубашку, доходящую до талии. На мальчиках лет восьми или десяти иногда были выброшенные кем-то из старателей комбинезоны, обеспечивающие максимальный уровень вентиляции за счет дыр и ширины. Девочки постарше и молодые женщины наряжались в яркие ситцевые платья и носили соломенные шляпы с роскошной лентой. На фоне укутанных в одеяла чумазых старых матрон они, словно алые пиранги*, пылали среди стаи черных дроздов. Женщин, сидящих на ступеньках и деревянном настиле у входа в лавки, нельзя назвать бездельницами, они приносили ягоды на продажу: полные корзины черники, малины великолепной* и морошки*, которые выглядели удивительно свежими и чистыми на фоне убогого окружения. Они терпеливо ждали покупателей, пока сами не начинали испытывать голод, тогда они съедали все, что не успели продать, и вновь отправлялись в лес собирать ягоды.