По мере приближения полудня вода и небо начинают сиять серебром, нежась в потоке солнечного света, льющегося сквозь насыщенную влагой атмосферу. Взъерошенная ветром рябь играет бликами у поросшей кустарником кромки островов и в узких, напоминающих по форме перо проходах между ними. Теплый воздух пульсирует, словно живительный, заряжающий энергией океан, заполняющий все обозримое пространство, будоражащий воображение и заставляющий нас вспомнить о жизни и происходящем вокруг нас движении – о приливах и отливах, реках и потоках света, струящихся по атласному небу; об изумительном изобилии рыб, кормящихся в нижнем океане; о роящихся в воздухе насекомых; о диких овцах и козах, пасущихся на сотнях травянистых хребтов; о бобрах и норках, живущих у берегов быстрых рек; о плывущих вдоль берега в лучах солнца индейцах; о жадно поглощающих солнечный свет листьях и кристаллах; о горных ледниках, создающих долины и бассейны для новых рек и озер, которые подарят почве плодородие.
Во второй половине дня, вплоть до заката, день становится все более прекрасным. Свет постепенно меркнет и обретает еще большую плодотворную силу, не теряя мягкой и сочной яркости. Все погружается в осознанный покой. Ласковое дыхание ветра едва ощутимо. Редкие облака пушистые и светлые, утончающиеся к краям. То здесь, то там лениво парят чайки, и каждый взмах весла индейских охотников на каноэ сопровождается мимолетной ослепительной вспышкой. Задумчивую тишину иногда разбавляет доносящийся из рощ гомон птиц. Небо, земля и вода встречаются, сливаясь в одну чарующую картину. Затем наступает закат: это уже не узкая дуга на горизонте, а мощный поток пурпурно-золотого света, заполняющий все небо. Ровные гряды облаков будто пылают по краям, участки чистого неба между ними имеют зеленовато-желтый или бледно-янтарный оттенок, а примостившиеся ярусом выше аккуратные стайки маленьких набегающих друг на друга облачков малиновые, словно россыпь кленовых рощ в начале бабьего лета* на востоке. Мягкий багряный румянец заливает небо, преображает острова и делает воду похожей на вино. После заката золотое сияние исчезает, но из-за того, что солнце опускается по кривой почти в одной плоскости с горизонтом, свечение в небе сохраняется гораздо дольше, чем в более южных широтах. Краски в верхних слоях атмосферы постепенно блекнут на севере и становятся все ярче на востоке, сливаясь с рассветными лучами.
Самый потрясающий из всех закатов на Аляске я видел во время путешествия из Портленда на остров Врангеля, когда мы были в той части архипелага, где больше всего островов. Весь день шел ливень, но к вечеру облака на западе рассеялись, за исключением тех, что растянулись над горизонтом узкими ровными полосами. Вечер был тихим, закатные цвета проявлялись постепенно, мало-помалу становясь все насыщеннее, будто им требовалось больше времени, чем обычно, чтобы полностью раскрыться. На высоте около тридцати градусов расположилась массивная гряда облаков, ее нижний край и выступающие части были темно-рубинового цвета. Под ними протянулись три пурпурные горизонтальные полосы облаков с золотой кромкой, проходя сквозь которые, веер поднимающихся снизу солнечных лучей выцветал, становясь тускло-красными. Но каким бы восхитительным ни было небо, самое неизгладимое впечатление оставлял насыщенный влагой воздух, окутавший все вокруг полупрозрачной багряной дымкой, сквозь которую виднелись неясные очертания островов, каждый из которых был окружен алым кольцом света. Виднеющиеся вдали горные пики, снежные поля, ледники и пушистые клубы лежащего во впадинах тумана залились очаровательным густым румянцем. Все вокруг, даже наш корабль, стало частью цветовой гаммы одной великолепной картины. Когда присутствующие на борту миссионеры зачарованно любовались славой целестиальной*, в них действительно было что-то божественное. Как и в нашем потрепанном штормами старом капитане и его измазанных дегтем матросах.