Вскоре после обсуждения финансовых вопросов мы встали на якорь в красивой бухте, и, поскольку северный день достаточно длинный, и до заката оставалось еще несколько часов, я с радостью воспользовался возможностью сойти на берег, чтобы поближе рассмотреть скалы и растения. Один из индейцев, нанятый матросом на пароход, высадил меня в устье небольшой речки. Был отлив, обнаживший роскошный ковер из водорослей, источавших тонкий и свежий аромат моря. Галька состояла из сланца, кварца и гранита, упомянутых в порядке убывания. Первым наземным растением, которое я встретил, была трава высотой девять футов, образующая нечто наподобие луга перед лесом. Зайдя далеко в лес, я обнаружил, что он почти полностью состоит из елей (Picea sitchensis) и двух видов тсуг (Tsuga heterophylla и Tsuga mertensiana)[10], иногда также встречался желтый кипарис[11]. Папоротники были изумительно красивыми и высокими, я встретил там щитовник мужской*, один из которых достигал шести футов в высоту, вудсию*, ломарию* и несколько видов полиподиумов*. Подлесок был в основном представлен ольхой, рубусом*, багульником*, тремя видами вакциниума* и дьявольской дубиной* (Echinopanax horrida). Высота подлеска в среднем составляла около шести-восьми футов, нередко он был очень густым и труднопроходимым. На более открытых участках под деревьями земля была покрыта двух-трехфутовым покровом мха неописуемой свежести и красоты. На поросших пушистым мхом валунах росло несколько карликовых хвойных деревьев, а также грушанка, коптис* и купена*. Самые крупные деревья имели высоту около ста пятидесяти футов и диаметр около четырех или пяти футов, их ветви сплетались, создавая идеальную тень. Когда начали спускаться сумерки, я присел на мшистое подножие ели. Не колыхалось ни одно дерево, ни один куст, листья замерли, погрузившись в безмятежный сон. Лишь веселые трели дрозда разливались в тишине, делая уединение знакомым и сладким, а торжественно-монотонное журчание лесного ручья казалось гласом Божиим, но только очеловеченным, земным и входящим в сердце, словно к себе домой. В какой бы уголок мира нас ни занесла судьба, кажется, что мы уже бывали там раньше.
Через небольшие промежутки ручей перекрывали живописные поросшие мхом упавшие стволы, а деревья на противоположных берегах тянулись кронами друг к другу, образуя высокие тенистые арки. Тот массивный ствол, по которому я перешел ручей, как по мосту, был, пожалуй, самым красивым из всех, что я когда-либо видел. Он был покрыт шестидюймовым покровом мхов трех или четырех видов, окрашенных в различные оттенки желтого, гармонично оттеняющие друг друга. Изящные листья и стебли создавали упорядоченный узор: изгибаясь наружу, они тянулись вниз, опутывая ствол плотным хитросплетением пушистых нитей, пока покров не достигал необходимой толщины. Коробочки со спорами на тонкой ножке имели пурпурный оттенок, и весь мост был покрыт папоротниками, проросшими из семян деревцами и кустами смородины с разноцветными листьями. Все эти растения так идеально сочетались по размеру, форме и цвету с ковром из мха, шириной моста и густым кустарником, будто их специально собрали со всего леса и поместили на этом стволе.
На обратном пути на пляж я встретил четверых или пятерых индейцев-матросов, набирающих воду, и вместе с ними вернулся на борт парохода, поблагодарив Господа за то, что он обогатил мою жизнь этим восхитительным днем, полным гор, леса и ледников.
Аляскинские тсуги и ели, остров Ситка
На следующее утро большая часть нашей группы испытывала угрызения совести и была готова сделать все что угодно, чтобы компенсировать испорченную поездку, если это не будет стоить слишком дорого. Так что было несложно убедить капитана и разочарованных пассажиров не возвращаться обратно на остров Врангеля тем же маршрутом, а немного сменить курс и проплыть мимо самого крупного из трех нисходящих ледников, которые мы видели по пути. Лоцман-индеец, хорошо знакомый с этой частью побережья, заявил о своей готовности провести нас. Местные фьорды, как правило, глубокие и достаточно безопасные, но в некоторых местах из воды резко поднимаются скалы, которые можно было бы назвать островами, будь они на несколько футов выше. Осадка плоскодонного «Кассиара» была немногим более, чем у утки, так что даже самые опасливые пассажиры не боялись того, что мы можем наскочить на подводные камни. Главным поводом для беспокойства были головки цилиндров наших двигателей, именно они являлись залогом удачного путешествия. Но на этот счет явно имелись сомнения: механик неосмотрительно сообщил некоторым пассажирам, что в результате вспенивания соленой воды в котлах головки цилиндров могут сорваться в любой момент. Тем не менее к леднику все же решено было отправиться.