Демонолог медленно вытянул с чердака одеяло и матрац, и аккуратно спустился еще ниже. Ноги дрожали и оскальзывались на покатой крыше, руки тряслись от напряжения, дыхание сбилось… Еще ниже… Малтис, найдя равновесие, резко выдернул кинжал из крыши и воткнул его в другую щель между черепичными плитками. Неуклюже перебирая ногами, спустился еще ближе к краю. Снова замер.
«Пойдет! Отсюда допрыгну, — подумал демонолог». И скинул матрац с крыши. Резко сконцентрировался на первом потоке эфира, очень аккуратно дернул его, когда матрац практически достиг земли. Отлично! Матрац, как и было задумано, завис в воздухе.
Малтис перевел дыхание, расправил широкое одеяло и так же сбросил его, остановив с помощью эфира примерно на половине пути до земли. Вернул кинжал в ножны и рыбкой нырнул с крыши…
Одеяло, парящее в воздухе, провисло, однако выдержало вес свалившегося демонолога. Малтис завертелся, путаясь в пожелтевшей ткани, потряс головой, прогоняя темно-багряные сполохи, возникшие перед глазами. Наконец, немного придя в себя, парень привстал на полусогнутых и глянул вниз. Матрац находился точно под одеялом.
Малтис выдохнул, зажмурился и резко отпустил первый эфирный поток. Одеяло дернулось, обвисло и вместе с демонологом ухнуло вниз. Однако у самой земли падающего Малтиса встретил мягкий соломенный матрац. Парень открыл глаза и отпустил второй поток. В тот же миг в спину толкнула земля. Демонолог вынырнул из астрала, поднялся с земли и бросился бежать.
***
Летнее знойное солнце, цвета перезревшего лимона, медленно, но неуклонно катилось к горизонту. С ближайших лип и кустов зреющей вишни доносились особенно праздничные и романтические трели соловьев и пестрянок. У кузнечиков, видимо как обычно, снова случилось что-то из ряда вон выходящее. Иначе как объяснить их оглушительно-беспокойное стрекотание? Местные коты и кошки по-хозяйски обосновались на крышах близлежащих домов. Они вальяжно жмурились, лениво помахивали хвостами и грели бока на раскалившейся за долгий день черепице.
— Долго!
— Слишком долго!
— Часа четыре уже тут торчим.
— Ага! У меня даже вода во фляжке закончилась.
— По-моему она там никогда и не начиналась!
— Ха!
— Не смешно. Лоссерское крепленое. Ты им никогда не делился.
— Почему я должен делиться с тобой? Разве в кодексе братства есть такой пункт?
— Нет, конечно. Но хотя бы из соображений цеховой солидарности!
— Святые Трое! — закатил глаза Красный гвардеец. — Ты где таких слов набрался?
— Каких?
— Ну вот этих вот. Про солидарность, получается, про сообразительность. Или что ты там имел ввиду?
— А, это! Так где-то в таверне. Мужики из литейного цеха такими мудростями сыпали. Ну а я подрезал, значится. А вообще как-то так затейливо звучит.
— Ага, по-ученому. Почаще такие штучки вворачивай, небось капитаном-то и станешь тогда.
— Думаешь? А я боялся, что мне за это в лицо кастетом!
— Отставить! — рявкнул на подчиненных Рейнор Паскаль. — Хватит трепаться!
Гвардейцы снова притихли в надежде минут через пять завести новую беседу ни о чем. И так продолжалось на протяжении четырех часов! Капитан то и дело осаждал своих людей, а те, в очередной раз, впав в уныние, начинали пустой солдатский треп.
Рейнор зло глянул на своих бойцов и отвернулся. Прошелся туда-сюда, нервно поправил плащ, погладил рукоять своего двуручного меча. Капитан начинал нервничать. Внутри, где-то там, где, говорят, есть что-то наподобие души, начинала закипать злоба и… что-то еще. Темное. Что-то, от чего в редкие мгновения отключался рассудок. Всего на пару мгновений. Рейнора захлестывало с головой и будто бы уносило неизведанным еще потоком. В такие моменты капитан готов был сорваться, сделать что-то необдуманное… А еще… еще ему хотелось получить высшее командование. Неважно над кем и где. Просто хотелось.
— Молокосос хитрит! — не выдержал молчания один из солдат.
— Хитрит? — рыкнул Рейнор. — Да он сейчас валяется в таверне и ссытся под себя от страха. Хитрит! Он видит нас из окна и не знает, что ему делать.
— Так может быть нам свалить? Не светиться тут? — спросил солдат.
— Нет! — ответил капитан. — Мы прижали его. Из таверны можно выйти только с фасадной стороны. Через дверь или окна, и они прямо перед нашими глазами. Он никуда не денется. Мы прижали его.
— Да уж! — поддакнул гвардеец. — Как крысу в углу.
Рейнор резко обернулся на подчиненного, окинул его пристальным взглядом и зашагал к таверне. На ходу бросил:
— Ни на что не отвлекаться! Стоять тут! И со здания глаз не спускать! А я пока пойду проверю.
Гвардейцы быстро подобрались и вытянулись в струнку. Недавнюю дурь как ветром сдуло.
Рейнор уверенным шагом пересек улицу, миновал неширокую лужайку и остановился перед входом в таверну. Прислушался. Подождал несколько мгновении и резко толкнул дверь.
В таверне было все так же тихо. За стойкой дремал Берни, а больше в зале никого не было. Рейнор шагнул к трактирщику, и в тоже мгновение из подсобки вынырнула миловидная горничная. Она оглушительно громко хлопнула дверью и замерла рядом со стойкой. Берни всхрапнул, дернулся как от укуса осы и открыл глаза. Мутным ото сна взором уставился на капитана, а уже в следующее мгновение, когда узнал посетителя, вытянулся как на параде. Даже каблуками растоптанных ботинок умудрился щелкнуть.
— Чего изволите?! — гаркнул Берни. Еще он хотел козырнуть, так лихо, как делают это все солдаты, но в последний момент почему-то передумал.
— Ничего, — мотнул головой Рейнор. — Мне приказано передать послание мастеру Малтису, и насколько я знаю, он разместился в этой таверне. Он здесь?
— Да-да! — закивал Берни. — Он в своей комнате, на втором этаже. Первая дверь налево. Но… я могу сам позвать его. Или моя помощница. Зачем вам утруждать себя?!
— Не стоит. Я сам, — сказал Рейнор и зашагал к лестнице, ведущей наверх.
Горничная, все это время сжимавшая в руке серебряные монеты, хотела, было, заступить капитану дорогу, но вовремя остановилась. А в следующее мгновение, когда Рейнор поравнялся с ней, у девушки вдруг возникло нестерпимое желание отдаться этому безжалостному воину.
Рейнор был уже на середине лестницы, когда почувствовал запах. Такой необычный и… тошнотворный. Он был знаком капитану, но почему-то теперь вызывал чувство нестерпимого отвращения.
«Святые Трое! Как они терпят его!», — подумал Рейнор.
Подниматься дальше не хотелось, однако капитан пересилил себя. Миновал лестницу и остановился в начале коридора. Здесь запах становился и вовсе невыносимым.
— Договоренность! Помни о договоренности! — строго прозвучал ласковый, бархатистый голос.
Рейнор завертел головой, но в коридоре никого, кроме самого капитана, не было.
— Не стоит испытывать мое терпение! — раздался тот же голос.
Капитан гвардейцев, не понимая что делает, схватился за голову и зашагал к комнате Малтиса. От мерзкого запаха перед глазами все колыхалось и плыло, к горлу подкатил осклизлый, солоноватый ком. Желудок задергался. Рейнор, сделав над собой усилие, толкнул дверь и заглянул в небольшую каморку. Пусто и…
Едкий дым флавиновой свечи скользнул в ноздри, резанул по глазам, забил рот. Капитан упал прямо на порог и опорожнил желудок. Потом еще раз и еще. До болезненных спазмов, до дрожи во всем теле. До постыдных истерических визгов. Он плакал и блевал, а в голове полыхали костры, и гремел ужасный молот, отзвуки которого, казалось, разносятся по подземелью циклопического размера. И кто-то говорил с ним. Говорил, не умолкая ни на секунду. Кричал, угрожал, умолял, упрашивал. А потом будто стал главным. Над телом и разумом…
Рейнар обнаружил себя лежащим на полу в луже блевотины. Голова гудела, тело ломило, но капитан все же поднялся на трясущиеся ноги. Еще раз окинул безумным взглядом комнату Малтиса. Пустая. Пустая! Щенок удрал и оставил на полу только флавиновую свечку.