И на этой ноте я сделала то, что могла – сбежала из кабинета. Нет, я не бросилась к выходу, а вышла спокойно и даже неторопливо. Но чем дальше я уходила от кабинета Верещагина (а именно туда меня недолго думая притащили), тем больше ускоряла шаг. В душе кипело негодование, обида и жгучее желание поступить в духе одного Рыжего Чудища – разбить что-нибудь об эту глупую, слишком много о себе мнящую голову!
- Идиот, - в кабинет я влетела, с размаху припечатав дверью об стену. И лишь чудом не задев несчастный, нив чём не виноватый кактус Федю. Выдохнула, закрыв глаза и сжимая руки в кулаки. И добавила. – Тупица! Засранец! Просто феерический засранец… Это надо уметь, Верещагин, так всё испортить!
Сделав пару глубоких вдохов, я всё же добралась до своего стола и не глядя рухнула в кресло, откинувшись на спинку и стараясь не думать о том, как со стороны выглядит моё собственное поведение.
Раздражённо дёрнув плечом, я постаралась не думать об этом, хотя не раз и не два ловила себя на том, что машинально провожу пальцами по губам и улыбаюсь, вспоминая поцелуй. Радовало, что от такого глупого поведения меня успешно отвлекали подчинённые, то и дело, донося известия о мелких проблемах, требовавших моего вмешательства.
Печалило, что я как-то не подумала о том, какую бомбу замедленного действия положила под собственную ледяную крепость парой фраз, брошенных в попытки уязвить брюнета.
А зря! Дальнейшие события как нельзя нагляднее продемонстрировали, что иногда лучше всё-таки от души, но врезать, чем высказаться. Оно как-то для умственной деятельности оппонента полезнее будет.
Глава 11.
То, что мои слова, сказанные на эмоциях и от собственного разочарования, будут иметь грандиозные последствия, я всё же догадывалась. Но в том, какие именно и насколько серьёзные мне удалось убедиться буквально на следующий день, да ещё и не единожды. И мнения моего, конечно, никто спросить даже не додумался…
Но обо всём по порядку.
Прошлый вечер сюрпризов больше не принёс. Разве что несколько клиентов так жаждали продолжения банкета, что пришлось прибегнуть к помощи охраны, дабы всё-таки вывести нетрезвую компанию на свежий воздух и остудить некоторые, излишне горячие головы. Но за неприятности это считать было проблематично, поэтому спокойно обсудив с работниками прошедшую вечеринку и распределив деньги, я с чистой совестью отправилась домой отсыпаться.
Что бы, вернувшись на работу во второй половине дня, увидеть на своём столе огромный букет из крупных алых роз. Красивый, да. Но такой неуместный, что я только глаза к потолку возвела, прекрасно понимая, чьих же это рук дело.
- Как говорил один занятный персонаж, это всё было бы смешно… - задумчиво протянула, продолжая разглядывать заботливо поставленные в вазу цветы. – Если бы не было так грустно! А ну-ка…
Скептично хмыкнув, я переставила большую хрустальную посудину (где ж её только откопать-то сумели?) на пол, ближе к стене, и занялась насущными делами. Вяло отмахиваясь от мысли, что это всего лишь начало и что чутьё на подвох меня всё-таки не подвело. Ведь как любезно пояснила мне Рыж в день моей, так сказать, стажировки, Верещагин был красавец хоть куда, женским вниманием не обделён, деньгами тоже…
А ещё он сволочь. И сволочь упрямая, упёртая, не привыкшая отступать от собственных, намеченных целей. Последнее, правда, уже мои выводы, сделанные на основе рассказов Солнцевой и кратких характеристик, выданных на всю банду Харлея.
Собственные наблюдения я добавила позже. Присовокупив к ним довольно нетипичные способы убеждения, которые довелось ощутить на своём собственном опыте.
К слову, не самом-то приятном, да.
Убрав со стола мешавшие работать цветы, отправила в верхний ящик стола предлагавшуюся к ним записку. Открывать не стала, здраво рассудив, что сейчас любые слова в исполнении Верещагина, пусть даже просто написанные на листе бумаги, вряд ли упадут на благодатную почву. Скорее уж я демонстративно одену ему на голову вазу, и мне будет совершенно наплевать на то, как же это будет выглядеть со стороны. Поэтому, убрав записку, я просмотрела бумаги, рассортировала их и взялась за так полюбившуюся мен сортировку почты.
И пока я разбирала чужие, местами жутко корявые, попытки незнакомых мне людей упражняться в словоблудии, а местами и в софистике, выписывая отдельным файлом попадавшиеся среди них пёрлы (вплоть до эротического содержания), все мысли о букете, его дарители и послании напрочь вымело из головы.
С другой стороны, было бы странно, если бы я продолжала об этом думать. После вчерашнего мне не хотелось не то, что говорить с ним, смотреть спокойно на этого придурка и то, с трудом получалось. Так что ничего удивительного, что найдя очередное письмо очередной поклонницы невероятного Илюшенички-печенюшечки (представив реакцию Харлея на такое коверканье его имени, я прыснула, зажав рот рукой, чтобы не заржать), меня больше занимала мысль, дать почитать сей шедевр Неаполь или поберечь нервы ребёнку?
И я сейчас не про неформалку говорю. Та на такие фантазии только поржёт, да искренне подивиться чужой деградации, неумолимой и беспощадной. А вот автору такого шедевра она вполне может помотать нервы и вынести мозг, ласково, нежно и с любовью.
Исключительно из любопытства и ради собственного удовольствия.
В глубине души шевельнулось что-то похожее на сочувствие, но было задавленно железной рукой и письмо отправилось на печать. Без цензуры и, так сказать, сглаживания острых углов. А в ежедневнике появилась многозначительная надпись «Рандеву с Неаполь», что бы уж точно не забыть.
Закончив с приятным развлечением, отлично поднимающим настроение, я занялась посланиями от поставщиков. И вчитываясь в сухие строчки официальных писем, не сразу заметила, как в кабинет кто-то вошёл. Подняв голову, приветливо кивнула улыбающейся и несколько смущённой Арине, которая поставила передо мной на стол ещё один букет. Правда, теперь это были нежные, белые лилии…
Тут же забившие нос своим приторно-горьким запахом до такой степени, что я , не удержавшись, громко чихнула, зажимая нос рукой.
- Гадость, - скривилась, неодобрительно качая головой и глядя на эти цветы.
Нет, сам букет был очень красивым. Но я лично не любила ни сами лилии, ни их запах, со временем становившийся только ещё более невыносимым. Поэтому скептично изогнув бровь, прохладно поинтересовалась у девушки:
- И что это за непотребство? – ещё и пальцами дробь отбила по столешнице, отодвинувшись вместе с креслом подальше.
- Принесли с курьером, - Катерина тихо фыркнула, явно забавляясь моим недоумением пополам с недовольством. Вытащив из-за пояса объёмный белый конверт, она положила его рядом с цветами. – Вместе с запиской.
- Я даже не знаю… Радоваться мне такому дополнению или же всё-таки надеть его кое-кому на голову… - пробормотала себе под нос, поднявшись и не поленившись отправить этот букет к первому подарку. А вернувшись за стол, с сожалением добавила, убирая конверт всё в тот же верхний ящик стола. - Правда, придётся одолжить табуретку… Но какие это, право, мелочи…
- Кхм… Эльза? – деликатно кашлянула Катя, стараясь не улыбаться слишком уж широко.
- А? – подняв на неё взгляд, я подмигнула ей и, нарочито растягивая гласные, протянула. – Катюша, солнце моё… Если ещё кому-то приспичит прислать мне противный, совершенно неоригинальный веник… Пожалуйста, заплати курьеру, брось их ему в лицо и дай на чай. В качестве моральной компенсации.
Ильина, я всё же вспомнила её фамилию, хихикнула в кулак и несколько удивлённо поинтересовалась, смущённо улыбнувшись:
- Но… Разве это не здорово, когда кто-то дарит цветы? И такие хороши, красивые, нежные… А не такие колючие.
На последних словах Екатерина кивнула головой в сторону моей коллекции суккулентов. Маленькой, но такой гордой и такой симпатичной и разнообразной, что даже удивительно: где ж Илья Алексеевич такие занятные экземпляры найти успевает?