Три недели спустя Елизавета извещает супруга о получении письма от сына: «Сын здоров, так же, как и госпожа ваша мать». Но более, кажется, супруга была озабочена вопросом: каким материалом покрыть крышу строившегося по повелению царя дворца для Лефорта в Немецкой слободе, «из дерева или железа»? Она предупреждает, что вряд ли супруг сможет сразу поселиться во дворце, «поскольку в нем будет еще сыро». Чтобы можно было где-нибудь временно разместиться, супруга распорядилась построить деревянный дом в три комнаты, где можно будет проживать «до того, как во дворце будет сухо», и извещала об этом супруга. В завершение напоминание: «Так как сегодня (22 июля 1698 года. — Н.П.) исполняется двадцатилетие со дня, когда мы поженились, я непременно выпью за ваше здоровье»{17}.
Заботы Елизаветы Лефорт простирались не только на строившийся дворец, но и на вотчину, пожалованную Петром в награду за участие мужа в Азовских походах.
В письме от 29 июля она извещает мужа, что в доме «достроили стены и что остается только сделать кровлю и стропилить дом изнутри», и повторяет вопрос о крыше, какой ей быть: из железа или дерева? «Я хотела бы, — продолжала Елизавета, — съездить в село, но опасаюсь встречи на дороге с нечестными людьми и поэтому до сих пор не могла туда съездить». Она напоминает супругу: «Я прошу вас не забывать привести несколько кобыл, когда вы будете возвращаться, так как наше село мало заселено скотом. Было бы необходимо истратить тысячу или полторы тысячи рублей на покупку всего того, чего там не хватает»{18}.
Последнее письмо мужу Елизавета отправила 5 августа 1698 года после того, как все же отважилась навестить вотчину. Но в центре ее внимания был дворец: «Дворец ныне достроен, работают над внутренними стропилами и кровлей, как можно больше. Я уже написала вам относительно стекла для окон. Было бы необходимо купить там, поскольку здесь оно ничего не стоит. Дворец достоин красивого стекла. Я не могу написать вам касательно всего того, что требует обстановка дворца, ибо я хорошо знаю, что вы знаете лучше моего и все о том, что нужно.
Относительно нашего села я вам скажу, что если придет табун, я хочу приобрести пять-десять лошадей к селу, ибо там их совсем не хватает, там очень мало скота. Нет более пригодного места, чтобы держать там имеющийся фураж.
Я прошу вас не забывать о кобылах, так как очень необходимо иметь несколько, если можно найти их того же цвета, как мои каретные лошади. Сделайте мне одолжение, купите несколько. Я прошу вас также милостиво написать архангельскому воеводе, чтобы он дал мне знать, есть ли возможность купить там десять коров, поскольку их невозможно найти здесь. Те, которые я имею, сдохли этой весной.
Я хочу также писать в Батурин, чтобы купить молодых быков, потому что я приобрела лес, расположенный недалеко от нашего села, где и будет достаточно дерева лет на десять. Я отдала за него пятнадцать рублей и подумала устроить там место для скота и построить домик, где гнать водку.
В селе я построила церковь, которая почти построена, я также вырыла новый пруд, поскольку тот, что был, полностью протух. Однажды вы написали мне, что господин Тихон Никитич (Стрешнев. — Н. П.) дает средства для строения домика и церкви, но об том он ничего не хочет знать. Поэтому я сделала это сама. Для дома я купила немного бревен и то, что будет нужно».
Хозяйственная жилка супруги Франца Яковлевича заслуживает всяческих похвал. Ее внимание простирается до мелочей, чуждых главе семьи и относящихся как к строительству дворца, так и к рационализации вотчинного хозяйства: закупки лошадей, холмогорских коров, сооружения винокурни и т. д. Кроме того, она обнаружила осведомленность о рыночной конъюнктуре в стране и знала, что и где можно выгодно купить{19}.
Однако в семье, по-видимому, не все было ладно. Во всяком случае сын Патрика Гордона Александр отметил факт, о котором ничего не сообщает в своем «Дневнике» его отец: «В последние годы своей жизни он (Лефорт. — Н.П.) не имел сношений со своей женою, но намеревался, если бы прожил долее, заключить ее в монастырь, следуя примеру царя».
Нам неизвестен год смерти Елизаветы Лефорт, как неизвестен и год ее рождения. Но из ее челобитной, поданной императрице Екатерине I в июне 1725 года, следует, что она намного пережила своего супруга. Пережила она и единственного сына Андрея.
В челобитной вдова жаловалась императрице на племянника покойного супруга, генерал-майора Петра Лефорта: «О многих нападках, притеснениях и неправостях, которые принуждена терпеть… будто удовольствие ему доставит, когда моя седая голова в печали преклонится к смертному ложу». Суть жалобы состояла в том, что пожалованная Петром своему любимцу вотчина после его смерти была передана по неизвестным нам причинам не вдове, а находившемуся на русской службе племяннику покойного генерал-адмирала, с условием, чтобы он из доходов от этой вотчины содержал вдову. Однако генерал-майор Петр Лефорт, по словам челобитчицы, «не только присвоил себе сие имение, яко истинный владелец, и пользуется по своему изволению приплодом лошадей и скота, но и настоятельным образом принуждает меня в силу вышеписанного всемилостивого императорского указа касательно сего имения строить дом в Санкт-Петербурге, хотя таковая повинность распространяется лишь на недвижимые имения, а не на мое пропитание, и оное генералу-майору Петру Лефорту имение полностью достанется после моей кончины.