В сентябре 1688 года было объявлено о новом походе на Крым. Поход должен был стать частью общего натиска против Османской империи всех европейских христианских государств.
«Ныне к великим государям писали святейшие вселенские патриархи, цесарское величество римский и королевское величество польский, также Речь Посполитая Венецийская, — говорилось в объявлении о походе, — все согласно, что в настоящее время Турское государство от Господа Бога приняло великое наказание и приходит бусурманское владетельство к самой конечной погибели, и как от войск христианских, так и от междоусобной брани пришло в великое бессилие и безмочьство, какого на них разорения и погибели никогда не бывало. И такого смятения не слыхано, что и сами себе говорят, что пришла им, бусурманам всем, совершенная погибель, только некоторую надежду имеют на крымского хана с ордами, и будучи они, бусурманы, в отчаянии своем, в Греческой, Ромельской и Морейской и Сербской и Болгарской землях православных христиан, мужеска и женска пола и невинных младенцев, после многих различных мук и поругався скверным поруганием, мечу и огню предали больше трехсот тысяч; и прочих христиан младых и женска пола несчетное множество, в неволю свою бусурманскую побрав, свезли за моря»{33}.
Как и в первом походе, командовать русскими войсками было поручено Голицыну Князь учел промахи предыдущего похода и назначил более ранние сроки для сбора и выступления ратных людей — февраль. По расчетам главнокомандующего, это должно было дать русской армии два преимущества; во-первых, возможность форсировать реки по льду, что освобождало войска от необходимости строить мосты и тащить за собой огромный обоз со строительным материалом, а во-вторых, избавление от страшных степных пожаров. Многие из дворян, однако, не верили в успех нового похода и явились на сбор в траурной одежде и с черными попонами на лошадях.
В феврале 1689 года армия численностью в 112 тысяч человек двинулась к Перекопу. На поверку оказалось, что ранние сроки начала похода тоже имеют свои недостатки, о которых Голицын доносил царям из Ахтырки: «Походу чинится замедление за великою стужею и за снегами, да и денежная казна по сие время в полк не прислана, и ратным людям, рейторам и солдатам дать нечего».
Об участии в походе Франца Лефорта историки конкретными сведениями не располагают. Известно лишь, что в середине мая хан, по обыкновению стремительно, напал на русское войско, но был отбит артиллерийским огнем. В Москву было отправлено победное донесение, на которое Софья отвечала своему фавориту страстно-нежным письмом: «Свет мой, братец Васенька! Здравствуй, батюшка мой, на многие лета! И паки здравствуй, Божиею и пресвятые Богородицы милостию и твоим разумом и счастием победив агаряне! Подай тебе, Господи, и впредь врага побеждать. А мне, свет мой, не верится, что ты к нам возвратишься; тогда поверю, как увижу в объятиях своих тебя, света моего. Что же, свет мой, пишешь, чтобы я помолилась, будто я верно грешна перед Богом и недостойна; однако ж, хотя и грешная, дерзаю надеяться на Его благоутробие. Ей! Всегда прошу, чтобы света моего в радости видеть. Посем здравствуй, свет мой, на веки неисчетные».
Двадцатого мая войска подошли к Перекопу. Штурмовать крепость Голицын не рискнул — его войско два дня находилось без воды. Надежды на то, что хан, узнав о численности стоявших у Перекопа войск, согласится на переговоры, не оправдались, и Голицын вынужден был повернуть обратно, так ничего и не добившись. По Москве ходили слухи, будто главнокомандующий отступил потому, что «взял с татар, стоя у Перекопа, две бочки золотых», на поверку оказавшихся позолоченными медными (об этих слухах сообщил в «Записках» современник Иван Афанасьевич Желябужский){34}.