За день до празднования дня Независимости, проезжая мимо сквера в центре города «прослезился»: у монумента Амиру Тимуру собирался разновозрастный люд. Оставив машину на обочине дороги, одёрнул рубашку, расправил плечи, придал лицу строгость. Твёрдо ступая, почти печатая шаг, пошёл вглубь аллеи. В центре сквера лицом к монументу стоял двух шереножный строй молодых людей: юноши, стойко перенося жару парились в костюмах двойках и вытягивали стеснённые галстуком шеи; юные красавицы в ярких платьях и тюбетейках, держа огромные букеты роз, гвоздик и гладиолусов застенчиво посматривали на кино и фотохроникеров. Отдельной кучкой на левом фланге стояли люди преклонного возраста, поддерживаемые за локоть лоснящимися от сытой жизни и довольными собой чиновниками.
Мероприятие должно было вот–вот начаться, и я боясь опоздать ускорил шаг. Старший лейтенант в белой рубашке став преградой на моем пути, приказал немедленно удалиться, на что я под недоверчивыми взглядами других милиционеров напыжась, ответил:
– Уважаемый! Я такой же гражданин этой страны, как Вы и вон те, стоящие у монумента молодые и пожилые патриоты! (Вот чёрт, надо напрячься и решить вопрос с гражданством. Нужен паспорт, и чем скорее, тем лучше). Я так же, как все и, как надеюсь Вы, придерживаюсь тех нравственных и политических принципов, в основе которых лежат любовь к Узбекистану, её Президенту и всему народу! Я преисполнен гордости за нашу страну, и я верю в её будущее, великое будущее! Почему же Вы, уважаемый, думаете, что если я отличаюсь от Вас цветом кожи, не способен на такое сильное чувство?! Позвольте мне, рядовому гражданину, вместе с другими моими соотечественниками выразить отношение к нашей Родине, независимой Родине!
Обалдевший и одураченный старлей посторонился. Я, проникнувшись моментом и чем ещё полагается, прошествовал дальше и встал на левом фланге приглашённых гостей. Придав лицу важность, поклонился бронзовому коню и бронзовому Тамерлану. При исполнении гимна, все, и я в том числе, прижали руку к сердцу. Обратив взор к строго смотревшему правителю Междуречья четырнадцатого века, толпа под фонограмму зашевелила губами.
Едва отзвучали последние слова гимна, юноши, пропустив вооружённых цветами молоденьких красавиц, выждали секунду и дружно двинулись вслед за ними. Возложив цветы, девушки, попискивая и размахивая косичками бросились назад. Соблюдая дисциплину строя, юноши снова пропустили их сквозь строй, тесно сомкнулись и медленно, по–черепашьи, отступили спиной назад. Такие действия напоминали тактику армии древней Спарты, когда пращники отметав камни и дротики в неприятеля, быстро убегали и прятались за спины ощетинившихся копьями воинов.
Хлопая вместе со всеми в ладоши, я обратился мыслями к Феде: «Вот бы тебя сейчас сюда, поглядеть и послушать фальсификаторов и профанов от истории, рубящих сук, на котором им удобно сиделось при царе–батюшке и при Советской власти. Скульптор Джаббаров плагиат, он позаимствовал стиль знаменитого мастера Фальконе, сотворившего в Петербурге памятник Петру Великому. Это во–первых. Во–вторых, место, где сейчас красуется в бронзе Тамерлан, было занято другим – основателем научного коммунизма, диалектики, исторического материализма и политэкономии, товарищем Карлом Марксом. Они оказывается не знают, что давным–давно это место, излюбленное впоследствии горожанами, называлось Константиновским парком, а за год до первой мировой войны парк переименовали в Кауфманский сквер. Власть Советов назвала сквер – сквером Революции. Однако, эта забывчивость простительна. Они, Федя, не знают главного, и это самое, нет не пугайся, не самое страшное – это самое смешное. Мне недавно посчастливилось вновь побывать у той женщины–психолога, монографию которой ты читать не захотел. Пока она готовила кофе, я стоял у книжных полок. С замиранием сердца, бегая глазами по стеллажам, восхищался такому богатству: немец Адорно и русский Бердяев, француз Вольтер и грек Гераклит (правда в отрывках), американец Эмерсон, и китаец Ян Чжу – все мыслители собрались вместе, высказав в своё время сокровенные мысли.