Среди такой сказки, разговоры о политике, погоде, житейских проблемах и остальной мелочи, что Леви, что я, считали кощунством и поэтому для встреч выбрали близлежащее кафе под названием «Русалочка», в котором роль официанток исполняли грубые и невоспитанные, пред пенсионного возраста женщины.
Попивая кофе, Леви раскрыл пару секретов своей новой сотрудницы, возмутился ценами на рынке, предложил разогнать Верховную Раду дубинками, а спикером назначить всеми уважаемого дядю Соломона, своего соседа. Наконец, убавив громкость, наклонился ко мне:
— Что ты скажешь насчёт заработать?
Левины привычки я изучил, знал, что сейчас он снимет очки, протрёт линзы и начнёт мурлыкать, что-нибудь из шансона. На этот раз он успел совсем немузыкально исполнить только две строчки любимой им песни:
Когда еврейское казачество восстало
В Биробиджане был переворот…
— Слышь, атаман, что у тебя за привычка ставить многозначительную паузу? Ты пока не перед прокурором, давай, колись!
Нацепив очки, по-особенному выговаривая слова, Леви сказал:
— Так это чтобы ты понял важность всего того, что тебе доверяю. А доверяю тебе очень щекотливое и очень денежное дело!
— Леви, я тебя знаю сто лет? Ты кто по жизни? — торгаш! А торгаш, с законом дружить не может, так? Так. Я говорю — нет, если твоё «денежное дело» пахнет отсидкой.
Товарищ предпринял попытку обидеться.
— Мы занимаемся честной коммерцией, и с чего некоторые считают нас жуликами?
— А с какой радости ты печёшься о моем достатке?
Словно перед ним толпилась куча народа, которых он призывает в свидетели, товарищ трагически воскликнул:
— Господа, я имею делать добро этому босяку, так они ещё ругают меня! Так и дело не в тебе, во мне.
— Тогда продолжай, — разрешил я, зная, что в ущерб себе работать он не станет. — Но смотри, казачий атаман, чтобы без уголовщины.
— Ну что вы говорите? Ну, какой может быть толк в грязных делах? Мы — честные торговые люди и вы это знаете!
— Чего это ты «выкать» стал?
— Так от вашей выходки у меня в мозгах наступил сумрак, потемнение в глазах, а в душе наступила осень!
Чем мне нравился Леви, так это своей отходчивостью и быстрым переходом от пафоса к конкретике. Сдвинув очки на переносицу, называя меня на французский манер, сказал:
— Николя, тебе надо снестись…
— Я не курица, чтобы нестись.
— Ты посмотри, какой остряк, ну прямо как наш дядя Соломон! Я же тебе говорю, надо снестись в Киев и отвезти пакет.
Заключённый супругой под домашний арест, я был лишён возможности подурачиться, но теперь, обретя свободу, такая возможность снова появилась. Понизив голос до полной конспирации, просвистел в Левины уши:
— Да ты что, дружок, а если в этом конверте твоё, как резидента Моссада, донесение? Меня же служба безпеки упакует и упечёт на каторгу, куда-нибудьв Донбасс, дадут кайло в руки, а ноги украсят кандалами. Леви, это называется измена родине, ферштеен?
Досадливо поморщившись, тот сказал:
— Ой, всё шутим, да? Да зачем нам Моссад, когда всё продано и куплено! Так едешь? Проезд до места и обратно будет сполна оплачен и командировочные будут достаточными.
Думать мне было незачем, на пенсию от Министерства Обороны дальше овощных рядов лучше не ходить, обслюнявишься, глядя на нагло вывешенные жестокосердным частником колбасы, окорока, буженину и другие копчёности.
В день отъезда, предупредив супругу, прибыл к Левиному дому на инструктаж.
— Конверт спрячь подальше. Вот билет, деньги и… только не напивайся как животное, о котором мне говорить неприятно и даже думать о нём.
Спрятав передачу в куртку, дружески толкнул Леви в плечо.
— Лёва, а ты сало ешь?