И вот, по окончании учёбы, хмурым поздним утром, сел в электричку с намерением попасть на Курский вокзал. Небо, отяжелев от кучево-дождевых облаков, опускалось всё ниже и ниже и, наконец, в сопровождении грохочущих артиллерийских залпов и сверкающих стрел, разродилось мощным ливнем.
Электропоезд, сбавив ход, медленно, на ощупь прокрадывался сквозь потоки дождя и порывов ветра. Сидящая рядом бабулька, не отрывая глаз от мутного запотевшего окна, истово перекрестилась:
— Господи, помилуй и спаси мя, грешницу окаянную!
Гроза продолжалась недолго и закончилась так же внезапно, как и началась. Облегчённо прогудев, электричка набрала прежний ход и, прорвав внешнее транспортное московское кольцо, стремительно ворвалась на юго-юго-восточную окраину столицы.
До отправления моего поезда, времени — вагон с прицепом; можно не спеша побродить по чисто вымытым, курившимся дымкой улицам, потаращиться на выстукивающих каблучками столичных раскрасавиц, а если повезёт, то познакомиться и поворковать о вечном.
Карта Москвы в голове сидела крепко и надёжно. Сверив её с пробегающей за окном местностью, перекинул через плечо сумку, тепло попрощался с пришедшей в себя бабушкой-одуванчиком:
— Ты смотри, бабушка, больше не греши, вредно для организма.
Прильнув к окну, бабушка окинула хищным взглядом небесную синь, быстро оценила метеообстановку: гроза, ушедшая на северо-восток, напоминала о себе лишь глухой, за тридевять земель артиллерийской пальбой. Не видя более угрозы с неба, старушка преобразилась. Развернувшись в мою сторону, трубным голосом дала совет:
— Катись-ка, милок, своей дорогой! Тебя не спросила, грешить мне, аль нет. Ишь, злыдень окаянный, бельмо тебе на глаз да чирей на задницу! Не смотри так бесстыжими глазищами, соблазнитель маньячный!
Полу трезвый здоровенный мужик из солидарности, а может, вспомнив свою горячо любимую тёщу, перекрывая разноголосый шум пассажиров, стал стыдить бабушку:
— Ну, ты, кочерга ржавая, чего к пацану прилипла? По тебе давно черти со сковородкой плачут, ждут, не дождутся!
Тут началась такая перепалка двух, вечно находящихся в противоречии полов, что я спешно покинул поле словесной брани.
Сойдя на станции Чертаново, двинулся в сторону Варшавки, броском пересек её и по Сумскому проезду вышел к станции метро. В прошлый приезд в столицу, мне с Игорем так и не довелось побродить по Арбату, где можно было получить художественный набросок своей физиономии, в забегаловке выпить сто капель, задумчиво постоять над ценниками в магазинах.
От первых двух пунктов отказался, но посещение последних доставило огромное удовольствие. В охотничьем магазине, заискивающе-уважительно спросил важного на вид работника прилавка:
— Товарищ, а почём нынче арбалеты, а?
Окинув меня орлиным взглядом, тот проклекотал:
— Иди, иди, деревенщина, ни с твоими штанами покупать такое!
Оценив свои джинсы и не найдя на них прорех, удивлённо подумал: «И чего это все цепляются к моим джинсам? Люблю я их носить: в них и на свадьбе можно поплясать, и в последний путь проводить достойного человека, а если приспичит, то и полежать где-нибудь в тенёчке. Может ему тоже ласково ответить или воздержаться?»
В целях воспитания выбрал первое. Облокотившись о прилавок, нежно улыбаясь, сказал:
— Слушай, ты, орёл из-под горляшки! Никогда не оценивай человека по одежде, понял? Можно нарваться. А если ты такой орёл столичный, докажи это! Даю тебе два варианта: поехать добровольцем на Кавказ, или тут же, при мне застрелиться из этого арбалета. На принятие решения даю минуту. Время пошло.
В глазах невоспитанного парня, действительно уставившегося на большие напольные часы, маленькая стрелка которых отмеряла дугу ровно в шесть градусов, непонимание переросло в смятение. Оторвав хлопающие глаза от часов, тот вылупил их на меня.
— Ну что, слабо? — делая ударение на букве «о» спросил растерявшего храбрость орла. — Ну, тогда бывай.
На улице, с любопытством наблюдая за художником рисовавшего портрет мужика с большими, как у Тараса Бульбы усами пожалел, что рядом не было Игоря, моего бывшего шефа.
Любого масштаба конфликт при его участии, неважно, где произошедшего, здесь в командировке или дома — на Украине, Игорь его политизировал и его любимой фразой была:
— Украйна гетманство через москалей утратило!
Я спросил у него:
— При чем здесь гетман Разумовский и твой базарно-магазинный скандал?
Разгладив несуществующие усы, тот ответил: