Стоя в очереди неунывающих офицеров и прапорщиков в запасе, познакомился с одним товарищем полковником. Получив в кассе каждый свою долю, вышли на улицу. Я, как младший по воинскому званию, попросил разрешения обратиться. Получив его, назвал звание, фамилию и предложил по узаконенной в СНГ традиции обмыть пенсию, на что товарищ полковник отреагировал словами:
— Знаю недалеко отсюда забегаловку, туда бывает, завозят свежее пиво, пошли.
Пройдя небольшой базар, вышли к пивной.
Новый знакомый представился Иваном Петровичем и предупредил:
— Деньги не светить, о политике не болтать, ухо держать востро, в споры не вступать.
На правах старшего, полковник разлил на треть в стаканы водку с перламутровым нефтяным оттенком. Стукнув своим стаканом мой стакан, сказал, что рад пополнению рядов военных пенсионеров. Посолив крупной солью редьку, освободив лёгкие, тот выпил. Тяжело замотав головой, крякнул, отправил в рот закуску. Хрустя овощем, дал оценку зелью:
— Дрянь страшная, прёт ацетоном, керосином и чёрт знает ещё чем. Дешевейший самопал, а цена в переводе на афгани, как в Кабульском гарнизонном магазине.
— Ничего, — сказал я, — в авиации доводилось спирт пить, осилю и это.
— Тогда догоняй.
Выпил. Мгновенно огонь ожёг гортань, прожёг, как мне показалось, желудок и растворил печень; на глазах выступили слёзы, лоб прошиб обильный пот и лицо пошло горячими пятнами.
Иван Петрович сунул мне в руку редьку.
— Зажуй, облегчит.
Вытерев слёзы, признался:
— Думал, окочурюсь. Никогда не пил такое вонючее пойло. Самогон из томатной пасты и то легче.
Иван Петрович успокоил:
— Ничего, привыкнешь, всё равно лучшего нет. Видать из дерьма водку делают, нехристи.
После второго захода водка показалась уже не такой вонючей, а после третьего наполнения стаканов, показалась нектаром.
— Были в Афгане, значит? — спросил полковника, обмакивая кубиками нарезанный хлеб в соль.
— Приходилось.
Встав из-за стола, Иван Петрович сказал, что сейчас вернётся и просил присмотреть за барсеткой. Вернувшись с небольшой вяленой красноперкой и двумя бокалами пива, сказал:
— Шестой пивзавод, лучшее в городе.
Плохо контролируя своё поведение, я не удержался, захохотал.
Набычившись, полковник строго осведомился:
— Надо мной, что ли потешаешься?
Стерев со рта крошки хлеба, объяснил Ивану Петровичу причину своего веселья.
Народ в забегаловке не убывал, он пополнялся новыми, измученными жаждой посетителями. Оценив ситуацию, полковник скомандовал:
— Давай, майор, на воздух!
Русские своих не бросают, и не только на войне! Подъехав издалека, так, чтобы не было обид, вызвался проводить Ивана Петровича. Ненавязчиво придерживая его за локоть, слушал.
— Меня, Коля, попёрли со службы и отправили на пенсию за несговорчивость и прямоту. Говорю им, что лучше сделать так, мол, и так, они ни в какую. Мы, мол, сами теперь знаем, как и что делать, у нас, дескать, и без вас, русских, очень скоро появится боеспособная, а главное национальная армия.
Иван Петрович вскипел:
— Коля, да куда им без нас — стержня! Выдерни этот стержень, тут же развалится их национальная армия и всё остальное. Они меня, словно ненужную вещь выбросили на пенсию в две с половиной тысячи сумов[1] и думают, что приди на замену мне или другому профессионалу какой-нибудь нацкадр по имени Насрулло или Базарбай, так он тут же, не сходя с места, создаст могучую и непобедимую армию. Фиг с маслом!
Скрутив дулю, показав её впереди себя, а потом, продемонстрировав фигуру в стороны подытожил:
— Для этого мозги нужно иметь!
К дому, в котором жил отставной полковник подобрались часам к семи, но до подъезда не дошли. Сидевшие на скамейке четверо весьма упитанных, загорелых от природы граждан заржали. Один из парней, отличавшийся от своих товарищей крупной лысой головой, вальяжно развалясь поманил пальцем Ивана Петровича:
— Э, Иван, иди сюда.
Остальные, хлопая себя по задницам, радостно завыли. Лысоголовый плюнув нам под ноги, демонстративно высморкался. Презрительно скривив толстые губы протянул: