В Ташкенте старые жители говорят: «Все дороги ведут к горе Олой», — и это справедливо. Гора Олой — граница между старым и новым городом, а на самой горе расположился самый старый из базаров — Алайский. Побродив меж прилавков, вдыхая аромат ранней первой зелени, прицениваясь и ничего не покупая, дошёл до цветочных рядов. В цветах я разбирался слабо и, теряясь от изобилия красок и зазываний продавцов, купил огромный букет ярко красных роз. Стыдливо опустив глаза, не глядя на встречных прохожих, вышел к месту свидания. Слившись с огромным деревом, осмотрел местность — ничего подозрительного. Записывающее устройство решил использовать только на интересе, а лирику в виде признаний в любви, звуки поцелуев и нежный, в таких случаях лепет, оставить без внимания.
Время «Ч»! На горизонте со стороны гостиницы «Узбекистан» появилась сошедшая с небес сама Венера. Пирамидой Хеопса, никак не ниже причёска, огромные чёрные очки, накрашенные и слегка искривленные в презрении губы, отвергающие претензии дремучих седобородых старцев к короткому платью с глубоким декольте, делали её похожей на актрису Болливуда. Чёрные лаковые туфельки и такого же цвета ридикюль на тонком ремешке, отражали косые лучи солнца. Агрессивный аромат духов «Клима» шёл впереди Малики, будоража и убивая наповал в радиусе десяти метров мужиков и вылетевших на вечернюю охоту комаров, а женщины поджав губы слепли под переливами, исходивших от небольших бриллиантов-звездочек, искусно вмонтированных в мочки ушей девушки.
Покачивающейся, будто лодка на волне походкой, Малика подплыла ко мне. Под скрежет зубов и злобный стон подрастающих националистов, принародно поцеловал щёчку принцессы. Вручив ей цветы, взял под руку и повёл прочь.
— Вы уничтожающе прекрасны, Малика! Вы кинжал в моем сердце!
И чтобы завоевать ещё большее доверие слабого женского сердца, пустил в ход проверенное прошлыми обольщениями оружие персидских поэтов:
Творец её лица не видел недостатков,
В румянце нежных щёк явил он мастерство.
Все семь красот её достигли совершенства —
Знать, бог её во славу сотворил!
Слушая отравленные коварством признания, девушка замедлила ход. Окончательно её добил двустишием:
О, Малика, соперница Луны,
Предмет моей единственной любви!
Спрятав лицо в букете роз, потерявшая бдительность Малика прошептала «Ах!» и попросила рассказать о городе, в котором я умудрился появиться на свет.
— Расскажите мне, Мустафа, о Стамбуле…
Срочно послал команду в хранилище памяти выискать в её недрах интересующую девушку информацию, а пока сигнал наводил справки, проговорил:
— Но Вы же там бывали!
— Бывала, но как туристка, а мне интересно это услышать от коренного жителя.
Уловив боковым зрением, как на нас, высунув лысые, лохматые и прикрытые тюбетейками головы смотрят водители остановившихся на светофоре машин, решился на дерзость. Ступив на «зебру», довёл девушку до середины проспекта. На двойной линии, назло пассажиркам автотранспорта нервно кусавших губы и дёргавших своих френдов за воротник, а кого и за уши, под одобрительные клаксоны повернул Малику к себе на девяносто градусов. Положив клешню на её талию, другую на лопатки, ранясь о шипы роз впился пиявкой в пахнувшие вишней губы принцессы.
Под одобрительное: «Молодец!» разъезжающихся водителей, отпрянул.
— Простите, госпожа.
— Вы смелый, настоящий янычар! — приняла мои извинения Малика. — Так что там Стамбул?
Будто на лекции, монотонно начал:
— Стамбул очень древний, с богатейшей историей город. Раз Вы там бывали, то видели, что город раскинулся по обе стороны Босфора. Между прочим, Турция, имеющая кроме Босфора ещё и Дарданеллы способна запечатать русские корабли в Чёрном море.
Отклонив букет в сторону, улыбнувшись, девушка заметила:
— В институте, слушая курс истории, наш преподаватель приводил цитату Энгельса, в которой тот отводил исключительную роль России. Не помню дословно, но примерно так: «Россия несёт в Среднюю Азию и Закавказье не порабощение, а просвещение».