— Но оппозиция, однако, существует, значит, не исключена борьба! — возразил Лёша.
— Внутренняя оппозиция доморощенная и прирученная, её в расчёт брать нельзя. Внешняя же оппозиция, удобно рассевшись в Турции и Европе, осторожно обливает Каримова помоями.
— А радикалы?
— Это не оппозиция. Это движение, своего рода реформаторы, революционеры, их цель — вооружённая борьба с существующим режимом и построение мусульманского государства.
— Значит они контрреволюционеры?
— Нет. Контрреволюция предполагает борьбу свергнутого режима против революции и восстановление прежних порядков, — запыхтел я, не сразу заметив весёлых искр в глазах москвичей.
Федя хмыкнул:
— Значит, ты исключаешь революцию в любой её форме?
— История учит: «Буржуазная революция порождает социальную, главной целью которой является разрешение противоречий между производительными силами и строем». В Средней Азии строй до сих пор феодальный. Царь за уши втянул Туркестан в развитой капитализм, а Владимир Ильич втянул всю эту дикую орду в социализм. Так не бывает и не должно быть. Они не прошли этапы в своём становлении ни как народ, ни тем более, как государство. В современном Туркестане процесс ликвидации феодализма не завершился, это факт. Революция, как утверждение нового, которого у них нет, им не грозит. Революция, как понятие историческое приобрело другой оттенок и другой смысл.
— Путчи, восстания, мятежи?
— Я бы назвал проще — разборки внутри государства ради захвата власти, но без изменения государственного строя.
— Внешнее вмешательство исключено?
— Не исключено, и оно приведет лишь к смене верхушки.
— Однако…
-Я понял, Лёш. Исламисты на сегодняшний день разрознены, в их рядах пока, подчёркиваю — пока, нет единого руководства.
— Фу, — поморщился Федя, — каша какая-то. В спецшколе КГБ я всегда с трудом проглатывал такое.
— Каша, — согласился я, — сам порой понять здесь ничего не могу.
Лёше было интересно посмотреть на эту кашу в моей голове:
— Ты говоришь, обо всей Средней Азии? Как же Казахстан?
— Во-первых, в целом Казахстан к региону Центральная Азия не относится, так же, как и северная Киргизия. Но суть не в этом. В Казахстане и в Киргизии демократия существует давно.
— Что-то не слышал.
— У них своя, степная демократия. У кочевников решения принимают на курултае и решения большинством, а не одним беком или ханом.
Проехав северный вокзал, Лёша постучал по моему плечу.
— Тормози. На базе быть не позднее восемнадцати.
Придурковато улыбаясь и прижав руку к сердцу Федя заёрничал:
— Хоп, товарищ командир, и обещаем вести себя культурно.
Пересев на переднее кресло, сказал:
— Трогай, не надо стоять.
Объехав очередной ухаб, покосившись на белокожего москвича спросил:
— В Москве солярии не понастроили или очередь большая?
— Молодец. Счёт один-один. Соляриев много, времени не было на подготовку.
Ударившись на ухабе головой о потолок, бледнолицый прошипел:
— Думал, только в Москве дороги дрянь, но и здесь дырок на асфальте, как у собаки блох.
— Был в Ташкенте?
— В семьдесят восьмом году, на соревнования ездил. Тогда город запомнился другим.
— Более красивым?
— Зеленее, интереснее. Нынешний серый какой-то, весь перепахан, будто осаду ожидают. Помню политые улицы, девушек в лёгких платьицах. А сейчас кругом дамы в цветных штанах и платьях ниже колен. Холодно им что ли?
Выкручивая руль влево-вправо, подыграл товарищу:
— У них, брат, долгожданная свобода и независимость, а главное самостоятельность в принятии решений без консультаций с Москвой.
— Штаны-то при чём?
— А это, вроде защиты. Им тогда такие франты и обольстители как ты, не страшны. Недавно вычитал из их учебника истории интересную мысль, послушай: «Русские принесли местному населению неисчислимую тиранию, отняли его свободу и гордость». И вот, Федя, чтобы повторно не потерять свободу и гордость стали поголовно переходить на штаны и тюбетейки.