— Брось.
— …А куда уходить — неизвестно.
— Ну ладно, — сказал гость. — Здесь мы. этого не решим.
— Здесь? Нет, — Ачас не спорил. — Выпьем. Мы что-то отстали от всех, — улыбнулся, — в нашем тупике.
Выпил и глядел на танцующих Розу и доктора.
— Я финишировал, — по инерции сказал Ачас. — Я себя реализовал в этом фрагменте. Дальше — стагнация или пороки. Или какой-нибудь выверт, — ткнул и покрутил пальцем в висок. — Или обогащение для удовольствия — и снова пороки. Вот все карты.
— Есть еще такая карта — время.
— Время — оно никому не друг, — сказал Ачас. — Сегодня я знаю свои силы и меру фанатизма. Время — оно разрушает. Люди строят — время разрушает. Мы говорили о дисциплине… Так вот я уже недисциплинированная особа. У меня нет объекта самопожертвования. Я еще не нарушаю, вовремя, то есть раньше всех, выхожу на работу, позже всех возвращаюсь, но внутри я — без цели, ничего нет…
— У тебя есть женщина, — встряла, в разговор Роза. Голова ее покоилась на плече несколько озадаченного доктора. — Это тоже объект, достойный самореализации.
— Вы так увлеченно танцуете, — сказал Ачас. — Не думал, что вы что-нибудь слышите, кроме самой себя.
— Слышу, — сказала. — Это меня не слышат. Я кричу, а никто не хочет слышать.
Седой моложавый гость в безупречном костюме был рад любой развязке.
— Вот ваша жена подсказывает выход, — пошутил он.
— Этот выход муж обнаружил уже давно, — сказала Роза.
— Выпьем, — чокнулся гость и огляделся. — Народ, кажется, уже созрел расходиться.
— А ты не уходи, — сказала Роза доктору. — Оставайся.
Ачас вышел на крыльцо, провожая последних гостей. Он несколько раз с удовольствием глотнул прохладный воздух и почувствовал головокружение, сродни коньячному.
Из дома было два выхода. Кто-то, тихо разговаривая, спускался по каменным ступенькам веранды. Ступенек было шестнадцать, и кончались они под фонарем па углу дома. Ачас удивился, он считал, что все уже ушли, кроме седовласого гостя, который согласился заночевать. По ступенькам спустились Роза и доктор. Она шла, крепко держа его под руку, и было слышно ее бормотание, похожее на шелест. Под фонарем она кинулась целовать доктора, приговаривая при этом, и можно было различить слово, которое она повторяла громче и чаще других: «Любимый… Любимый…»
Йонас старался успокоить ее и гладил ее волосы и плечо.
— Роза, — сказал он тихо, — полно… Хватит.
— Любимый… Мой единственный!
— «Единственный мой»… Это звучит! — Она пробудила в нем чувство юмора.
Ачас услышал, как доктор хихикнул, а жена его вслух сказала: «Давай вернемся… Я тебя не отпущу…» Ачас прикурил от зажигалки, и было видно, как рука его дрогнула, когда он подносил ее к сигарете, а лицо, напротив, было смущенное, но спокойное и даже какое-то по-детски мягкое. Он ушел в дом, и было слышно, как перед порогом он остановился и почистил о резиновый коврик ноги.
Там, наверху, его встретил гость, что остался ночевать. Он вышел из ванны, вытирая полотенцем руки.
— У праздника всегда два приятных момента: когда приходит первый гость и когда уходит последний.
— Да, — сказал Ачас.
Достал из шкафа постель и понес в кабинет.
— Я думаю о том, что ты так искренне изложил. Твоя беда — в твоей молодости.
— Да.
— Если бы ты имел шестьдесят, у тебя был бы шире, что ли, взгляд на вещи, которые тебя мучают.
— Да.
— Ты не в духе?
— Да.
Пожали руки. «Спокойной ночи». Слышал стук ее каблуков на ступеньках. Достал из холодильника салат, кусок мяса и сел за стол. Посреди стола, в тарелке, в куске пирога торчала сигарета. Сбил ее ножом, и сигарета покатилась по скатерти. Вошла Роза, села напротив него на диван и закрыла глаза. Она слышала, как он нарочито чавкает.
— Постели кровать. Уже два часа.
— Я тебе постелю здесь, — сказала Роза, не открывая глаз. — На диване.
— Почему мне — на диване?
— Тебе нужны объяснения? — открыла глаза, но не взглянула на него. Подумала, что не готова взглянуть.
— Тебе нездоровится? — спросил он. жуя сухое мясо.
Роза не ответила.
— В школе что-нибудь?
— Я ухожу от тебя. — сказала она и удивилась, как просто и естественно слова отделились от губ.
— В каком смысле? — спросил Ачас и неловко засмеялся.
— Мы больше не муж и жена.
— Пойдем спать. Третий час.
— Я люблю другого человека… Давно люблю. Скрывать это нет сил…
— Об этом, пожалуй, уже догадываются все. Кроме тебя. Человек не знает своей судьбы. Судьба приходит, когда ей заблагорассудится. Вот и пробил час. Даже если я сегодня совершила роковую ошибку, я делаю то, что должна делать, иначе мне не жить.