— Папаша, вы нарочно смешите народ?
— Не нарочно, не нарочно, — приговаривал отец, одержимый одной лишь мыслью, что он должен спешить.
— Посторонитесь, папаша.
Отец отскочил в сторону, глядя на падающую дверцу шкафа, сморщился при звуке соприкосновения ее с землей и снова пошел вперед.
— Папа, я бросаю, берегитесь! — было слышно сверху.
Отец сторонился, не в силах совладать с возбуждением, которое трясло его, подобно лихорадке. Битва кончилась с приходом Йонаса. Он свистнул, сунув два пальца в рот, и крикнул:
— Пранюша! Отдохни!
Потом он увидел отца, успокоив его совершенно естественными словами, которые он повторял, улыбаясь: «вы правы», «только так, как вы говорите» или «это разумно».
— Когда с глазу на глаз с несчастьем, многое понимаешь лучше, — сказал отец.
— Вы правы, — искренне сказал Йонас. — Зря только меня не слушаетесь. Вы должны отлежаться после простуды.
— Отлежимся. Корову только подоить… Слышите, она зовет меня.
— Подоим.
Отец вошел в комнату и сказал:
— Не нашел… Может, плохо вижу?
Мать махнула рукой.
— Не думай. Ложись.
— Второе одеяло ему дайте, — сказал Йонас. — И сразу антибиотики. Снотворное имеете? Дайте ему две таблетки.
Когда появился Пранас, весь в пыли и паутине, обсыпанный стружкой, Йонас сказал:
— Старый, последнее тебе предупреждение. Если я еще раз засеку папаню на ногах, вспотевшего, мечущегося по поселку в то время, когда у него в легких пертрубация воспалительных процессов, считай, что меня больше в этом доме нет. Я внятно говорю?
— Он встает и идет, — сказала мать. — Не закрывать ведь дверь на ключ?
— Закрывайте, — сказал доктор. — А что особенного? Посидите с ним у постели…
— Я сижу, — сказала мать. — Но это его раздражает.
— Раздражать папашу не стоит. Он и так в состоянии шока от всех революций, что происходят в доме и в собственном организме. Давайте побольше снотворных. Пусть поспит.
— Может быть, позавтракаете с нами, доктор? — спросила мать.
— Да, — сказал Йонас и уселся за стол. Взглянул на Пранаса: — Чего глазеешь? Пойди помойся, чучело!
— Очки, смотрю, фирменные у тебя, — подмигнул Пранас, — как у негритянского певца!
Пранас помылся, вытерся мягким полотенцем и зашел к отцу в комнатушку.
— Чем услужить вам? — спросил он и погладил руку отца.
— Не думайте обо мне, — ответил тот, подумав. — Только не закрывайте на ключ.
— Глупость. О чем вы говорите? Как вам не стыдно, па?
— Если только горячего чая, — попросил отец. — Газеты пришли? Чем все это кончилось в Южной Америке? Бурлит планета перед катастрофой.
— Па, вот этого не говорите.
— От меня ли зависит? — улыбнулся он.
Пранас пошел было на кухню за чаем, но его остановил телефонный звонок. Влажной рукой взял трубку.
— Йон! Доктор! — крикнул он в кухню, прикрывая ладонью трубку. — В амбулаторию пришла жена председателя. Укол нужно сделать или что… Я не уразумел.
— Скажи, позавтракаю, выпью кофе, выкурю сигарету и приду!
— Он бежит, он побежал, — сказал Пранас в трубку. — Он еще не у вас? Странно.
За завтраком мать намекнула:
— Новую мебель, наверное, нужно хлопотать через председателя?
— Это мы сделаем, мамуль, это не проблема. Президент — он в наших руках, не так ли, доктор? Давайте только сперва выметем старое. Знаешь, то, что сегодня я вытряхнул, минимум два самосвала, а там, наверху, и не видно, что рука человека прошлась… А за подвал мы еще не брались! Ион, я могу у президента попросить на полденька грузовик? Не страда ведь нынче?
Доктор только пожал плечами и промычал невнятное.
Закипел чай, и Пранас понес отцу его любимую огромную кружку, что привез он отцу с Дальнего Востока, возвращаясь с воинской службы.
— Любимая чашка отца, — так и сказала мать.
— Ча-ша…
В коридоре он услышал, как мать сказала доктору:
— Мне иногда кажется, что вы оба — мои сыновья.
Доктор не спеша подошел к амбулатории. Тут с ноги на ногу переминались двое мужчин. Курили и, видимо, рассказывали байки, потому как еще издалека было слышно их ржание. Белобрысый малый первый полонился доктору, выставляя напоказ левую руку по локоть в гипсе.
— Пора снимать твой гипс, — сказал Йонас.
— Как скажете, доктор.
— А у вас что? — спросил второго, у которого от смеха тряслись еще щеки и рукавом он вытирал слезы.
— У меня ничего! — он снова стал смеяться и отвернулся. — Беспричинный смех.
— Перед получкой такое случается, — сказал доктор.