Она оглянулась на дорогу, по которой ушел полк, и Николай Ермаков с досадою понял, что студенток задел недоверием или чрезмерной подозрительностью кто-то из начальствующих лиц этой части. Ему страстно захотелось поверить, — а этим молоденьким девушкам, наверное, еще больше, чем ему, — что к мужеству верных рыцарей долга не примажется ничего мелкого, ничтожного, принижающего их подвиг.
Студентки возмущенно заговорили все разом:
— У каждой в отдельности паспорта проверял, как будто мы не группой идем.
— Каждую буковку вынюхивал.
— Даже комсомольские билеты требовал предъявить.
— Молодой еще совсем, а такой заядлый.
— А мы ведь на фронт просились, на любую работу…
— Да что вы, девушки, на него обиделись? — улыбаясь, перебил выкрики Жуликов. — Этот субчик просто хотел с вами познакомиться или адресок запомнить. Теперь ждите от него писем, или после войны заявится…
— Нет, он не такой, — покачала головой девушка в курточке. — Даже красноармейцы вступились за нас. «Отпустите их, — говорят, — мы им доверяем». Документы он вернул, но идти велел на расстоянии…
— Вот видите, он был один против всех, — радостно проговорил Ермаков; сказал больше себе, чем другим, но девушка в куртке поняла и закивала, соглашаясь с ним.
Николай Ермаков очень ревниво, как и Спартак Жуликов, относился к своим ровесникам, но в отличие от товарища это чувство родилось не из желания преуспеть больше их, а от тех высоких требований, которые он, Николай, предъявлял к своему поколению и в первую очередь к самому себе. Сейчас он очень отчетливо представил себе молодого ретивого щенка, готового заподозрить в чем угодно любого. У этого «ровесничка» вся энергия расходуется на подобные дела, и он тоже кричит о долге, хотя, без сомнения, в бою он не очень прыткий. А когда его станет осаживать такой человек, как майор, он и его заподозрит и обвинит во всех смертных грехах. Если же у майора, смелого в бою, окажется мало гражданского мужества и он махнет на щенка рукой: «делай, как знаешь», — худо придется всем — и встречным девушкам, и героям-бойцам, и самому майору…
— Закурить у вас, товарищи командиры, не найдется? — попросил человек с черной повязкой. — Вторые сутки без табаку, измаялся весь.
Николай и Спартак торопливо достали папиросы.
— Послушайте, товарищ танкист, — просительно сказал агроном, — вы ведь командир, лицо ответственное. Позвольте мне просить разрешения остаться у вас. Ну, девушки без специальности, понятно, их еще надо учить. Но я неплохо знаю тракторы и мог бы быть вам полезен как механик для ремонта танков. Сейчас не до сельского хозяйства, уверяю вас. Если мы не остановим нашествие…
— А мы чем хуже? — звенящим голосом спросила студентка в курточке, и все девушки подались к капитану, ободренные его молчанием.
— Зачисляйте нас, товарищ командир, ну, пожалуйста, очень вас просим… Не пожалеете, — заговорили они.
Спартак, который, несмотря ни на что, решил заполучить адресок у приглянувшейся ему хорошенькой смугляночки с длинной темно-русой косой, раскрыл было рот, но тут же поперхнулся. Словно угадав желание Жуликова, Ермаков наступил ему на ногу, отодвинул в сторону.
— Нет, дорогие товарищи, — проговорил капитан голосом, одновременно растроганным и печальным, — идите, пожалуйста, идите, мы управимся с ними сами… Учитесь, учите… Война еще надолго, а без вашего хлеба мы до Берлина не дойдем. Всего вам доброго…
— Счастливого пути, девушки, — ласково добавил Спартак, огорченный своей неудачей и довольный тем, что все же не сердится на друга, виновника этой неудачи. — До встречи после войны.
С внезапно явившейся щемящей тоской смотрел Николай вслед маленькой группке. Девушки и их учитель уходили печальные, расстроенные. Мимолетная встреча, двухминутный разговор, а кажется, что знаешь людей давным-давно, веришь их чистым порывам и готов сделать для них даже невозможное.
«Счастливого пути, дорогие мои землячки, мои соотечественницы, — мысленно обращается капитан к исчезнувшим во тьме военной дороги юным существам. — Желаю вам благополучно пройти через войну, остаться такими же верными и чистыми, как сейчас…»
— Пойдем проверять посты, лейтенант, — позвал он Жуликова, чувствовавшего себя немного виноватым перед товарищем за свои робкие попытки поухаживать за студентками.
— Больше не сердишься? — повеселел Спартак. — Люблю отходчивых…
К полуночи капитан в сопровождении ординарца Илюшки Наумова, розовощекого крепкого паренька, пришел в домик, где раньше была проходная кирпичного завода.