Замо́к Чукуровы
В белой пене плещется Средиземное море. От его берегов начинается гладкая, как поднос, равнина. Когда смотришь на нее с Торосских гор, и она похожа на море — зелено-голубое, колышущееся море. В вышине — белые облака. С одной стороны — Ыслахийе, Пазарджикская равнина, с другой — Дёртйол, Искандерун, Кадирли, Козан, горы Силифке, пастбища Ичели. В изумрудного цвета ковер вплетаются ленты многочисленных дорог. Это Чукурова, один из благодатнейших краев, давящийся плодородием: воткни в здешнюю землю посох, и тотчас он пустит отростки, зазеленеет. Тут множество рек, больших и малых: Сейхан, Джейхан, Бердан, Гёксу, Сумбаш, Козан. Все двенадцать месяцев в году вода в них мутна.
Среди стариков нашей деревни я хорошо помню Исмаила-ага и Гёка Ахмеда. Гёк Ахмед умер давно, ему тогда уже перевалило за сотню, Исмаил-ага — сравнительно недавно. Не забыл я и отца нашего Мехмеда Шахи. Все они очень любили старую Чукурову и много о ней рассказывали. Сейчас еще жив Амбер Эр, афшар из Сарыза. И от него я слышал много любопытного.
— Кочевые племена спускались в Чукурову лишь зимой, — бывало, говорил Исмаил-ага, попивая кофе. — Летом равнина была совершенно пуста, даже мухи не сыщешь. Только трава по колено.
Османский падишах упорно добивался, чтобы кочевые племена осели в Чукурове. Тогда бы он мог брать с них налог, рекрутировать аскеров. Племена, однако, упорно сопротивлялись. Много раз они громили войска, посланные на их покорение. А падишах не отступался. И вот началось восстание Козаноглу. Падишах беспощадно его подавил. Кочевников согнали в Чукурову. В горах расставили караульных, чтобы племена не могли вернуться в свои родные места. Люди тысячами гибли от лихорадки. Но не прекращали сопротивления.
— Неопытными были кочевники, — сетовал Исмаил-ага. — Да и Козаноглу свалял дурака. Разумно ли было сражаться с османцами на открытой равнине? Ведь они все на арабских скакунах. Надо было уходить от них в горы, куда на конях не пробраться. Там-то и всыпали бы османцам как следует. Ах, Козаноглу, свалял ты дурака. Вот мы и стали рабами османцев.
Сражаясь на равнине, племена были обречены на поражение. В конце концов им пришлось сдаться. Афшаров согнали в Бозок. «Что стало с афшарами, которые держали Чукурову на замке?» — риторически вопрошал мятежный поэт Дадалоглу.
Миновали годы. Воспользовавшись слабостью падишахской власти, кочевники снова ушли в горы. Но всецело порвать с жаркой землей Чукуровы они уже не могли. Там, внизу, остались построенные ими деревни. Кочевники уже отведали вкус крестьянского труда. Многие возвратились в Чукурову. Там и осели, как привыкли — племенами. В годы первой мировой войны началась «хлопковая» горячка. Выращивать хлопок — дело выгодное, прибыльное. Вот тогда-то племена и обосновались окончательно на равнине. Начались земельные споры. Ради расширения посевных земель вырубали рощи, осушали болота.
И все-таки кое-какие племена остались в горах. Прежде всего — айдынские юрюки. Эти сохраняли свои обычаи очень долго. Но в конце концов им пришлось туго. Не осталось ни пяди свободной земли. Не только кочевать — жить негде. Воинственное когда-то племя, которое так и не покорилось падишаху, прихотливой волей судьбы было поставлено на колени. Требовалось хоть немного земли, чтобы построить дома. У самого подножия Анаварзы, на осушенных болотах Агчасаза, правительство отвело юрюкам место под две деревни. Они обосновались там так прочно, как будто земледелие — их потомственное занятие. Они понимают язык земли не хуже, чем некогда понимали язык овец и коз. Но где те, что гордо провозглашали: «Пусть падишах издает свои фирманы, все равно горы наши!»? Куда унес их ветер времени?
В Чукурове до сих пор поют песню о Козаноглу. Эта старинная песня наполнена горечью поражения:
Грохочут трактора. Разносится жаркий запах бензина. И звучит песня о Козаноглу. Нынешние безземельные крестьяне рады бы отдать жизнь за надел — пусть крохотный. А их деды даже не смотрели на землю. Их посадили на нее насильно. «Ах, какими глупцами были наши деды! — вздыхают бедняки. — Земля дороже золота». Их положение и впрямь отчаянное.