И когда кто-нибудь из мужчин получал какую-нибудь травму, сваливался с лошади или заболевал пустынной лихорадкой, никто не делал из этого проблемы.
Стоило же Элизабет попасть в мало-мальски затруднительное положение, как Вест закипал от гнева, будто она была главной обузой для него и для всей экспедиции. Вдвойне же обидно Элизабет было оттого, что Квотернайт никогда не приходил ей на помощь. Всегда в самые трудные минуты возле нее оказывался безмолвный навахо Таос. Все это казалось ей крайне несправедливым.
Однажды утром, испугавшись стаи москитов, пегий жеребец Элизабет попал ногой в щель фута в четыре глубиной.
Она успела соскочить, а жеребец быстро выкарабкался, сильно толкнув Элизабет, но при этом ничего не повредив ни ей, ни себе.
Не поняв, что произошло, Элизабет увидела возле себя Таоса, который нежно подхватил ее и вытащил из ямы. Не успела Элизабет оправиться от испуга, как перед ней появился Вест Квотернайт.
Спрыгнув с лошади, он схватил Элизабет за руки и холодно проговорил:
– Вы ушиблись? – Дрожа от страха и борясь с подступившими к горлу слезами, она невольно медлила с ответом. Вест разъярился, и у него желваки заходили от злости. – Когда мне не отвечают, я впадаю в бешенство. Вы когда-нибудь видели меня в гневе? – спросил он.
– Да. Я имела в виду… нет.
– Короче говоря, миссис Кертэн, вы не ушиблись?
– Нет. Я не ушиблась. И хотите верьте, хотите нет, но я изо всех сил стараюсь не причинять вам беспокойства.
– Я знаю, – сказал Вест, выпуская ее руки. – Именно это меня и беспокоит.
Вечером того же дня экспедиция разбила лагерь у западных склонов Сан-Андрес близ Бирюзовой горы. Устав от стеснявшей ее одежды, Элизабет стянула шляпу, перчатки и закатала до локтей рукава рубашки.
Она не могла не заметить, как неодобрительно Вест посмотрел на нее.
Однако Элизабет было уже все равно, что о ней подумает Вест или кто другой. Она вытащила полы рубашки и завязала их в узел, оголив живот. Затем она улеглась на песок и вытянула усталые ноги.
Закрыв глаза, Элизабет лежала в тени и наслаждалась долгожданной прохладой. Она почти задремала, как вдруг почувствовала, как по ее животу что-то ползет. Она открыла глаза и с ужасом обнаружила коричневого скорпиона с торчащими раскрытыми клешнями и закинутым над головой хвостом.
Скорпион уже собрался прокусить ее кожу, как вдруг огромная рука Таоса стряхнула его с Элизабет и, раздавив двумя пальцами, отбросила в сторону.
Не успела Элизабет поблагодарить своего телохранителя, как появился Вест. Схватив Элизабет за руку, он одним движением поднял ее с земли. Его грозное лицо, оказавшееся вдруг так близко от ее глаз, казалось еще более грозным из-за темной густой щетины, покрывавшей его щеки и подбородок. Едва сдерживая бешенство, он процедил сквозь зубы:
– Вы знаете, что было бы с вами, если бы вас укусил этот скорпион?
– Нет, но я думаю… – начала Элизабет.
– Вы думаете, зуд, воспаление кожи, как при укусе осы. Так?
– Да, я… Я думаю, какое-то время болела бы ранка. – Она взглянула на сильные пальцы Веста, больно сжавшие ей руку выше локтя.
– Какое-то время болела?! – Вест был вне себя от негодования. – Да вы знаете, что коричневый скорпион самый опасный на Юго-Западе? Его укус вызывает паралич и страшные конвульсии! Человек перестает дышать, и его сердце останавливается. Это мучительная, жестокая смерть, миссис Кертэн.
Потрясенная, Элизабет пролепетала:
– Если бы Таос не оказался поблизости… – Дрожа всем телом, она добавила: – Я так благодарна…
– А я был бы благодарен вам, если бы вы не снимали одежду, миссис Кертэн, – сказал Вест, отпустив ее руку. – Если вы будете разгуливать полуобнаженной, то непременно попадете в беду. – Он резко повернулся и пошел прочь.
Элизабет долго не могла прийти в себя после этой жуткой сцены, она не могла не видеть, что Вест с каждым днем становится все более раздражительным.
Их путь лежал вдоль скалистого вала. Элизабет не сводила глаз с силуэта всадника, четко выделявшегося на фоне раскаленного добела солнца.
Элизабет негодовала: Вест прочитал ей целую лекцию о том, как опасно разгуливать полуобнаженной, а сам едет впереди по пояс раздетый. Сняв рубашку, он обмотал ею голову и стал похож на мавританского шейха: смуглый торс, черная как смоль борода и тюрбан на голове. У него был такой грозный вид, что если бы они не были знакомы и встретились бы с Элизабет на дороге, то она бы непременно испугалась его.
Она просто не узнавала Веста. В мыслях она возвращалась в Санта-Фе и, вспоминая их путь вниз по реке до ранчо Кабалло, не могла не сравнивать того, безупречно одетого, холеного Веста, всегда в чистых рубашках и глаженых брюках, купавшегося по нескольку раз в день и брившегося не менее двух раз в сутки, с тем человеком, который сейчас ехал впереди нее.
Купался он, правда, и сейчас, раз в день – обязательно, но это мало что меняло: волосы были всклокоченными, неподстриженными и непричесанными. На лице – густая щетина. По спине струится пот. Брюки мятые, испачканы в песке и разодраны колючками и шипами. Когда он поднял руку, чтоб почесать шею, под мышкой показались мокрые от пота волосы. Сейчас он вызывал в ней отвращение. Казалось, в нем не осталось ни достоинства, ни гордости. Сейчас он олицетворял собой все то, что вызывало у Элизабет презрение и неприязнь к мужчине.
Он как будто нарочно противопоставлял себя Дэйну Кертэну, белокурому холеному красавцу с изысканными манерами и почтительным отношением к даме.
Она была недостойна Дэйна.
Глава 36
– Все они были недостойны меня! – кричал бледный безумец, восседавший на высокой кровати из чистого золота. – Подайте мне молодую, чистую, как ангел, красавицу, такую, чтобы была достойна меня!
Стоя на коленях возле кровати, крепко сбитый, приземистый слуга заискивающе кивал и поддакивал:
– Si, si,[19] красивую сеньориту.
– Да, красивую, – бормотал мужчина с белым как полотно лицом. – Красивую, чудесную, невинную, как моя жена. Прекрасную, тонкую, с такими же рыжими волосами, как у моей милой Элизабет.
Бессмысленная улыбка застыла на его лице, Дэйн Кертэн не сознавал, что он уже не тот мужчина, за которого Элизабет Монтбло согласилась выйти замуж.
Пытаясь убрать с затылка влажные растрепанные волосы, Дэйн вяло поднял слабую руку. В его воспаленном сознании он по-прежнему оставался статным, баснословно богатым красавцем мужчиной, отдаться которому была бы рада любая женщина. Сидя с открытым ртом и постоянно теребя влажную от пота прядь волос, он представлял себе тот сладкий миг, когда наконец он и его прелестная Элизабет сольются в любовном экстазе.
Дэйн предался своим безумным мечтам. Из левого уголка его рта тонкой струйкой вытекала слюна, налитые кровью глаза закатывались, голова упала на плечо.
Не прошло и полугода с тех пор, как Дэйн покинул Нью-Йорк, и не более трех месяцев – как он нашел золото, но изменился он до неузнаваемости. Вряд ли бы он узнал самого себя, взглянув в зеркало. Его некогда золотистые волосы отросли до плеч и походили на свалявшуюся грязную мочалку непонятного бурого цвета. Некогда холеное лицо теперь было покрыто густой щетиной.
Некогда крепкое, стройное тело, вызывающее вздохи восхищения у любовниц, стало немощным, кожа обвисла и побледнела.
Засаленный, весь в пятнах, рваный халат едва прикрывал грязное, источавшее дурной запах хилое существо. Постоянно пребывая в пьяном бреду, Дэйн вряд ли мог припомнить, когда он последний раз мылся.
Дэйн не замечал и того, что на его пальцах отросли слишком длинные ногти и что под них забилась грязь. Этими загнутыми, похожими на звериные когти ногтями он чесал себе промежность и под мышками. Он превратился в мерзкое, отвратительное существо, грязное и телом и душой.
В состоянии все усиливавшегося помешательства Дэйн то упивался сознанием того, что он несказанно богат, то вдруг его охватывала страсть к некоей красавице, которой он должен овладеть на своей золотой постели.