— Ваня, — вздыхаю, но он перебивает меня:
— Дослушай, пожалуйста. — Взмах руки и я замолкаю. — Я сегодня набрался смелости и загадал, что если ты согласишься со мной сходить на свидание, то я всё брошу. Значит, суждено. А ты снова отказала. И я подумал, что пришло время что-то менять и становиться взрослым. Спасибо тебе.
— За что?
— За то, что не обманывала. За то, что не давала ложные надежды. Мама… мама всегда говорила, что женщинам удобно иметь на привязи верного пса, которым можно помыкать. Мама у меня умная женщина. А ты… ты доказала, что женщины бывают порядочными.
У Вани явно путаются мысли, а голос дрожит, но он молодец.
— И тебе спасибо. Что приходил, развлекал историями из мира, от которого я бесконечно далека.
Ваня слабо улыбается и протягивает руку, касаясь моих волос. Вздрагиваю, потому что, несмотря на то, что он хороший парень, мне неприятны эти жесты.
— До свидания, — говорю, делая шаг назад, а его рука так и повисает в воздухе.
— Прощай.
Ваня стремительно уходит, уже всё решивший для себя, и я этому рада, но вдруг из темноты доносится голос, от которого сердце замирает, делая кувырок.
— Мама!
Я не знаю, как удаётся не упасть замертво на этом самом месте. Такая радость захлёстывает, что дышать невозможно. И слёзы… наконец я позволяю им пролиться. Уже можно.
Сын подхватывает меня на руки, кружит, а я совсем ничего не соображаю. От счастья — всепоглощающего, дикого, замешанного на извечном женском инстинкте, — с которым не справиться. И я плачу, глажу сына по лохматой голове, пытаюсь что-то сказать, но выходит лишь нечленораздельное мычание.
— Мама, мамочка, не плачь.
— Ты живой? Это ты? Миша… — бормочу, целуя его руки, лицо. — Ты вернулся.
И следом:
— Тебя били? Мучили? Издевались?! Ответь!
Все страхи недавних часов внезапно оживают, захлёстывают с головой, а Миша смеётся, отрицательно качая головой.
— Всё хорошо, не бойся.
И я слушаюсь, и страх проходит, потому что мой мальчик — живой и целый — рядом со мной. Я чувствую его тепло, я слышу его голос, ощущаю биение сердца под ладонями. А больше ничего и не нужно. Со всем остальным мы справимся.
Но на смену необузданной радости приходит тревога.
— А где Карл?
Мысль простая и ужасная пронзает насквозь: он не вернулся. Его нет.
Мамочки!
— Карл? — удивляется сын и озирается по сторонам. — Не знаю… он привёз меня. А куда делся-то?
— Он живой?
— Ну, пять минут назад был живее всех живых…
На лице Миши замешательство, а я совсем не понимаю, что происходит. Если он живой, если спас и привёз моего сына, то почему не рядом? Где он?!
Оглядываюсь по сторонам, выискиваю знакомый силуэт, а Миша указывает рукой в сторону:
— Он там был.
Чёрт. Почему? Я не понимаю…
— Мама, иди. Со мной всё хорошо, правда. Иди. — И через секунду: — Он мне нравится, хоть и странный.
Смотрю на сына, а в глазах лукавые огоньки. Мне сложно представить, что он пережил, но Миша — сильнее всех, кого я знала. И милосерднее.
— Вот ключи, быстро домой! Я скоро! — прошу, вкладывая связку ключей в тёплую ладонь. — Ты точно в порядке? Только скажи!
— Мама! — хмурится, целуя меня в лоб. — Я не знаю, что у вас с ним, но одно я понял: он любит тебя, а иначе нужен был бы я ему. Потому беги, ты ведь этого достойна
И я срываюсь с места, словно мне снова четырнадцать. Мне нужно поговорить с Карлом, нужно увидеть его и понять, почему он не показался. Что его остановило?
— Ворон! Где ты? — кричу, но в ответ тишина.
Неужели бросил? Неужели решил, что я ему не нужна? Но в таком случае я хочу услышать это от него. Пусть скажет, что наши отношения для него ничего не значат. И я всё пойму, но только если услышу это лично.
Выбегаю из арки, а рядом с моим сгоревшим баром замечаю Ворона. Он стоит, глядя на испорченный чужой волей фасад, и курит. Выпускает струйки дыма в тёмное небо и кажется полностью ушедшим в себя.
— Карл… — говорю, делая шаг в его сторону, а в горле снова ком.
Он дёргается, переводит на меня расфокусированный взгляд и сплёвывает на землю. Не знаю, что с ним творится, но мне до одури хочется коснуться почти прозрачной кожи.
— Маргаритка, — выдыхает, а на лице такая боль отражается, что впору расплакаться.
Делаю ещё шаг, второй, сокращая расстояние между нами. Я не дам ему закрыться, не дам уйти. Он значит для меня слишком много, потому просто не смогу его отпустить. Не тогда, когда снова нашла.
— Я люблю тебя, — вырывается на свободу, но я совсем не боюсь того, что сказала сейчас. Чувствую, что так правильно.