Карл вздрагивает и смотрит мне в глаза невыносимо долго. В его взгляде боль и щемящая тоска, ураганы и тихие сопки. Ворон весь — сплошное противоречие и самый лучший мужчина. И я люблю его до боли под рёбрами, до невозможности дышать, когда он не рядом. Желание коснуться его сейчас невыносимо, и я позволяю себе это.
— Что это за хрен тебя касался? — выдыхает, а я не сразу понимаю, о чём он. — Я, блядь, хотел убить его.
И тут до меня доходит.
— Ты ревнуешь, что ли? — не верю я своей догадке. — Да? Ревнуешь?
Карл молчит, но его тело говорит лучше слов: он сжимает меня в объятиях до хруста, до боли, а я радуюсь этому, потому что так могу чувствовать, что он со мной.
— Карл… я люблю тебя. Просто потому, что ты такой существуешь. Не за прошлое, понимаешь? Не в знак благодарности. Просто люблю и совсем не хочу ничего менять. Ты нужен мне, весь без остатка. Слышишь меня? Нужен.
— Любит она, — говорит, склонившись к моему уху, а у меня мурашки от обжигающего кожу дыхания. — Меня? Я же недостоин. Это же из-за меня твой бар сожгли. Понимаешь? Из-за меня.
— Отремонтируем. Слышишь меня? Всё можно исправить, всё. Главное, захотеть.
— И ты хочешь быть со мной? Несмотря ни на что… просто быть.
— Я и так с тобой. С первого взгляда. Всё, что было между встречами — было прекрасно. Но только рядом с тобой я чувствую себя счастливой. Бесконечно и безгранично.
— Блядь, Маргаритка. Выходи за меня. Без тебя я сдохну.
Он выдыхает это мне в губы и, не дав ничего ответить, целует: жадно, напористо, вкладывая всю боль прожитых лет и предвкушение будущего счастья.
И я отвечаю на поцелуй, подаюсь вперёд, потому что всё, что мне нужно сейчас: мой Ворон.
Эпилог
У ног плещется море, лижет ленивыми волнами голые стопы, вязнущие в прибрежном песке, а ветер треплет волосы, забирается под рубашку, щекочет кожу. Я смотрю на восходящее солнце, впервые наплевав на боль и жжение в глазах. Пока оно не взошло высоко, я могу им любоваться. Пока ещё могу.
Вся моя жизнь — борьба. С обстоятельствами, чужой волей, судьбой, кем-то выбранной для меня. Но самая серьёзная борьба — безжалостная и беспощадная — всегда лишь с самим собой. Только лишь с собой.
Со своими демонами, слабостями, неверными решениями, болью, что неотступно преследует меня всю жизнь.
Однажды я выбрал свой путь, когда казалось, что ничего другого мне ждать не сто?ит. Поставил на светлом будущем крест, убедив самого себя, что такой я — страшный и изломанный — никому не нужен.
Отрастил за спиной крылья, пытаясь взлететь всё выше и выше, но по сути всю свою жизнь искал то, что казалось навсегда потерянным.
Я искал себя.
В болезненных воспоминаниях, в глубине чужих глаз, на дне случайных душ. Искал себя, зная, что навсегда остался неполноценным, разбитым на сотни осколков.
Каждое чёртово утро я просыпался — если, конечно, мне вообще удавалось ночью заснуть, — думая о том, что потерял однажды слишком много. Я не жалел о своём выборе, я только жалел, что такой, каким стал, уже не нужен буду своей Маргаритке.
Я не хотел ломать её жизнь, врываясь на полном ходу, хотя сотни раз порывался найти и забрать с собой. Чтобы она была рядом, чтобы уже никто и никогда не смог её обидеть.
В этой девочке с огромными чёрными глазами, в которых плескалось полноводное море эмоций и чувств, соединилось всё то, что нужно было мне, чтобы чувствовать себя живым: доброта и нежность, внутренняя сила и сострадание. Было ли уже тогда это любовью? Не помню. Единственное, в чём точно уверен: мы стали родственными душами, а это всегда значит намного больше, чем все гормональные бури, страсть и похоть одновременно.
С её появлением в моей жизни мне захотелось о ком-то заботиться, захотелось жить для другого человека, ничего не требуя взамен.
Я мало во что верю, но в то, что однажды мы должны были встретиться вновь, верил всегда. Старательно отгонял от себя эту мысль, не позволяя себе надежду, не ища, но так и не смог избавиться от этого тайного знания, согревающего сердце.
Размышляя, опускаю руку в воду, а волны ласкают кожу, согревают, и я улыбаюсь, сам не понимая чему. Но в последнее время я стал преступно много улыбаться, но это меня не волнует. Позволяю себе эту слабость, потому что впервые за долгие годы чувствую себя по-настоящему свободным. От обязательств, долга, условностей и братских законов. Уже некоторое время я просто человек — как миллионы в этом мире. Обычный мужик в белых шортах, встречающий рассвет на морском берегу. Только татуировки, шрамы и память всё ещё как клеймо на сердце, и, боюсь, от этого мне уже не избавиться. Да я и не пытаюсь, потому что, лишённый наивности, знаю, что есть вещи, неизменные в своей сути. Да и пусть, я стараюсь избавляться от лишней рефлексии.