Не ожидал, небось, левого мужика в своей квартире увидеть. Тем более, такого...
— В сторонку, — прошу, потому что он мешает мне обуться, загораживая проход к сапогам.
Без лишних слов уходит в кухню, а Марго бросает на его спину тревожный взгляд.
— Карл, послушай...
— Маргаритка, не надо, помолчи, — отмахиваюсь, потому что здесь и правда, не о чем разговаривать.
Я сглупил, что позволил себе эту передышку. Не нужно это никому.
— Но я хочу сказать, не запретишь, — говорит шёпотом, резко наклонившись ко мне и хватает пальцами меня за плечо. — Мы почти не поговорили ни о чём, и почти не знаем ничего друг о друге, но Ворон…
— Всё, я пошёл, будь счастлива.
И мягко отодвинув её в сторону, распахиваю дверь.
Какие могут быть вообще разговоры? Я рад, что она не одинока — вон, какого защитника вырастила. И если я ещё хоть что-то понимаю в людях, он любит её. Не стал разборки в коридоре устраивать, не ломанулся мне рожу бить — глянул, правда, как на врага народа, но в руках себя сдержал. Так что о ней мне нет смысла волноваться, она в надёжных руках своей семьи.
Да и не дети мы уже, чтобы чаёвничать под абажуром и секретами делиться, хихикая в кулачок.
Спускаюсь по лестнице, не обращая внимания ни на окружающую обстановку, ни на то, что где-то хлопает дверь. На хрен, всё на хрен. Сейчас сяду на байк, и никто не будет полоскать мне мозги, от чего-то там уберегая. Я сам себе товарищ, а Марго… не надо ей всё это, пусть своим близким чай наливает — от этого всяко больше толку, чем на меня время своё тратить.
Зато со всей этой ненужной болтовнёй алкоголь полностью выветрился из организма, вот и славно. Хоть какая-то польза от этого вечера. И похрен, что внутри, будто горсть ржавых гвоздей рассыпали, переживу — и не с таким справлялся.
Чёрт, где этот байк? Ага, вон туда идти нужно. Чёрт, ещё и сигареты забыл, зажигалку оставил — Роджера подарок. Она уже двадцать лет со мной. Теперь такое чувство, будто палец оторвали, непривычно. Вернуться, что ли? Ага, сейчас, пусть Маргаритка хоть выбросит её, начхать.
— Ворон, стой! — доносится из темноты, а я шиплю от досады.
На себя, Маргаритку, судьбу свою проклятую. Вот, что этой упёртой женщине от меня нужно? Попрощались ведь, я даже что-то хорошее ей сказал, словно умею говорить о чём-то хорошем.
— Да постой же ты! — кричит, а где-то на фоне лает потревоженный шумом пёс.
— Что ты хочешь? — спрашиваю, резко повернувшись на каблуках, а Марго останавливается в нескольких шагах.
Всё ещё распущенные волосы раскинулись по плечам, а глаза горят. Наверное, даже погасни этот долбаный фонарь, глазищи Марго вспыхнут во тьме, как две лампочки. Ну, мать его… хрень какая-то.
— Что? — выдыхаю, глядя куда-то в сторону, а Маргаритка делает крошечный шаг в мою сторону и протягивает забытую зажигалку.
— Вот, держи. Сигарет не осталось, пачку я выбросила.
— Спасибо, — киваю, забирая зажигалку. — Возвращайся домой, сын ждёт.
Марго смотрит на меня и улыбается, а я снова в тот день проваливаюсь и будто опять вокруг грязный коридор с тусклыми лампочками под потолком, и она с этим чёртовым медведем в обнимку.
Вот же… Я от стольких воспоминаний заставил себя избавиться, но вид Марго в центре того круга так глубоко засел в моём подсознании, что не вытравить. Теперь накатывает волнами, не вынырнуть.
— Ему двадцать лет. Поверь, он сможет обойтись без матери какое-то время.
— А муж? Приедет, борща захочет. Ты же варишь мужу борщ?
Не знаю, зачем я всё это несу. Просто хочу посмотреть на реакцию. Мне нужно понять, прямо сейчас убедиться, что Маргаритка — хуже, чем всю жизнь думал о ней. Мне нужно избавиться от этого чёртового наваждения.
Ну давай, Марго, ты же смелая. Разруби этот узел, пошли меня, расскажи о муже и иди домой, в своё уютное тепло. Не дай мне испачкать тебя, не позволь мне.
— Муж? Вернётся? — удивляется и плечом ещё передёргивает, словно я глупость несусветную ляпнул. — Если ты об отце Миши, то он, к сожалению, погиб. Давно уже. Больше я замуж не выходила. Так что некому возвращаться. А Миша борщ не ест — капусту не любит.
Чёрт.
— Соболезную, — говорю, хлопая по карманам, но вспоминаю, что сигареты закончились. Мать их, в самый “подходящий” момент.
Отмахивается и отводит взгляд, а мне кажется, что именно об отце своего сына она говорила, как о хорошем человеке, оставившем ей бар.
— Будешь? — спрашивает и достаёт из кармана сигареты. — Они, правда, тонкие и ароматизированные, но вдруг…
Ох ты ж чёрт, только этой гадости мне и не хватало.