Но я не могу пока уйти. Не могу, пока не буду точно знать, что Миша в безопасности. Где он?
— Мама?
Меня кто-то хватает за плечи, и я упираюсь рукой в чью-то грудь. Знакомый аромат лосьона после бритья пробивается даже сквозь плотный и удушающий запах гари, и сердце пропускает пару ударов: Миша рядом, он живой!
Глаза слезятся, а горло сжимает спазм, но я не даю себе шанса разрыдаться. Не дождутся, никогда не получат от меня того, что хотят. Ни в этой жизни, ни в следующих.
— Так, быстро на выход! — слышится громкий окрик, а Миша толкает меня, судоророжно вцепившуюся в пакет с ценностями, вперёд.
Я почти ничего не вижу, до того непроглядная пелена заволакивает всё кругом, но иду на голос Карла — властный и раскатистый. Заряжаюсь его спокойствием, уверенностью и благодарю всех подряд за то, что он оказался сейчас рядом, что я не одна.
В подъезде ещё темнее и смраднее, чем в квартире, и кто-то невидимый тычет мне в лицо влажным куском тряпки. Она пахнет мужским одеколоном и совсем чуть-чуть бензином, но я вдыхаю тяжёлый аромат полной грудью, потому что эти запахи спасают хоть немного от проникающего в лёгкие дыма.
— Закрой глаза! — раздаётся голос Карла над самым ухом, и я чувствую, как сильные руки подхватывают меня в воздух.
Перед глазами всё кружится, меня беспощадно тошнит, но я держусь из последних сил, чтобы не свалиться в обморок. Кладу ставшую невыносимо тяжёлой голову на широкое твёрдое плечо Карла — я знаю, что это он несёт меня куда-то, — прижимаю мокрую тряпку к лицу, и почти вырубаюсь. Но нет, я не должна. Не должна становиться безвольной куклой, обузой, чемоданом без ручки. Пока могу, буду держаться, чего бы мне это ни стоило.
— Держись, Маргаритка... чёрт... мать вашу! — Кашель, хрип, тяжёлое надсадное дыхание пробивается сквозь предобморочное марево. — Держись, поняла меня? Мы уже почти выбрались.
Со всех сторон несутся встревоженные крики, а краем сознания я ловлю звук сирены. Пожарная машина? Или просто кажется?
— Миша! — ору, понимая, что в этих тьме и ужасе не знаю, где мой сын.
Мне нужно знать, что он рядом, необходимо понимать, что живой и ничего с ним не случилось. А иначе, какой тогда смысл спасаться?
— Я тут, не волнуйся.
— Точно? Я не вижу тебя!
Кто-то хватает меня за плечо, и я успокаиваюсь.
Свежий ветер врывается в лёгкие, и я кашляю, выворачиваясь наизнанку. Слёзы текут из глаз, а в груди такая боль, словно мои внутренности кто-то на вертел наматывает и крутит, крутит…
— Как ты? — спрашивает Карл, а голос его слишком хриплый, поломанный какой-то. Наверное, даже его выдержке наступает предел.
А ещё в его голосе мне слышится тревога.
Открываю глаза, растираю ладонью по щекам обжигающие слёзы и поднимаю взгляд на Карла, всё ещё прижимающего меня к груди. Он в тёмных очках, а на губах призрачная слабая улыбка. Большое сердце стучит совсем рядом, лихорадочно, подвластное рваному ритму, а на бледных щеках чёрные разводы. Даже думать боюсь, как сама сейчас выгляжу.
Карл не торопится ставить меня на землю, и я предпринимаю слабую попытку высвободиться. Устал же, наверное, по лестнице меня тащить.
— Мамочки!
— Смотрите!
— Мать вашу, когда тушить уже начнут?! Дом же сгорит!
— Будто вы не знаете, как наши доблестные пожарные работают. Снова, наверное, воды в машинах нет.
— Сплюньте, Фёдор Степанович. Вечно вам самое худшее мерещится.
— Я реалист.
Голоса и обрывки фраз доносятся со всех сторон, пугают до дрожи, и я боюсь посмотреть правде в лицо. Пока не видишь всей картины, есть шанс быть счастливым.
— Марго, ты только не волнуйся, — говорит Карл, быстро целуя меня в лоб.
И эти слова — обухом по голове. И одна мысль бьётся в сознании: "Этот урод ведь дал мне время подумать до утра". Но кто же верит словам таких подонков?
— Поставь меня! — требую, а голос не слушается, и слова царапают распухшее горло. Где-то, глубоко внутри, растёт и ширится истерика, но я отгоняю её прочь. Нет, не время!
Карл слушается, потому что знает меня отлично. Я упёртая, со мной порой невыносимо спорить. Как сейчас, например.
Оглядываюсь по сторонам и замечаю бегающих и суетящихся вокруг нас людей, а дым валит сбоку здания — как раз оттуда, где, если пройти чуточку левее, находится вход в "Приют". А ведь до последнего верила, что просто кто-то из соседей курил в кровати и заснул. Или утечка газа, или ещё какая-либо причина, но только не бар, только не он.
В голове полная неразбериха, но понимаю только одно: я должна пойти и посмотреть, что там происходит. Не только должна, обязана. Если моя жизнь решила в один миг рухнуть, рассыпавшись кругом острогранными осколками, я обязана это увидеть. В ушах шумит, почти ничего не слышу, но вой сирен пробивается сквозь плотную пелену, застилающую от меня окружающий мир.