Чёрт, Марго, ты же никогда не была истеричкой. Отчего же сейчас так трясёшься?
Эти увещевания пусть слабо, но помогают унять нервную дрожь, потому, вдохнув поглубже, нажимаю зелёную кнопку на экране.
— Я вас слушаю. — Ты смотри, даже голос спокойный.
— Маргарита Олеговна, долго же вы трубку не поднимали. Я уже даже ждать устал, — слышится в трубке бархатистый баритон, а я почему-то думаю, что этот засранец, наверное, умеет нравиться женщинам.
Только на меня эти фокусы не действуют, да и не уверена, что Спартак вообще преследует такую цель — очаровать меня.
— Что вы от меня хотите? — Мне надоели эти расшаркивания, эта напускная вежливость. Достало всё в конец.
— Я же обещал дать вам время подумать. Время истекло.
Он издевается? Это уже ни в какие ворота не лезет.
— У тебя всё в порядке с головой? — интересуюсь, хотя уже точно убедилась, что он сумасшедший. А иначе больше не знаю, как объяснить его одержимость “Приютом” и такую тупую настойчивость. — Думаешь, если устроил пожар, то у меня уже никакого выхода не останется, кроме как бар продать? Пошёл ты к чёрту.
Ответом мне служит тихий смех, хотя во всей этой ситуации нет ничего весёлого. Бредом попахивает — да, но смеяться тут точно не с чего.
— А ты отчаянная, — говорит, когда я уже, было, решилась повесить трубку. — Такая смелая… что-то в этом есть.
— Да пошёл ты!
Вешаю трубку и бросаю телефон на кровать, вытирая злые слёзы. Господи, когда же это всё закончится? Когда Карл вернётся? Почему этому упырю Спартаку нужно было вцепиться мёртвой хваткой именно в мой бар?
Ответ на эти вопросы Вселенной приходит в виде смс:
“Маргоша, у тебя ведь такой хороший мальчик вырос. Подумай о нём”.
Когда кажется, что вся эта ситуация не может стать ещё более уродливой, приходит следующее смс:
“Через три часа у моста возле завода. Одна. А иначе сыну твоему я вырву сначала язык, потом пальцы по суставам разберу. Тебе не захочется потом по всему городу искать его запчасти”.
И следом ещё одно:
“Думаю, твой белобрысый приятель рассказал, что я всегда выполняю свои обещания”.
Кажется, я совершенно не чувствую своего тела. В голове белый шум, а вместо сердца будто бы металл плавится на невыносимо высокой температуре. Горячо, мамочки, как же горячо.
Встаю с кровати, но ноги не слушаются, и я оседаю на пол, потому что не могу разобрать, что вообще происходит вокруг меня. Тьма, беспощадная в своей непроглядности, обволакивает, а я сглатываю, потому что тошнота, подступившая к горлу, настолько сильная, что я боюсь выблевать на пол.
Господи, что же делать? Что мне делать-то?
Миша… где он? Я не понимаю… он же должен быть в “Бразерсе”, за ним же обещали присмотреть, обещали, что всё будет хорошо. Я сама уговаривала его! Сама! Нет, это невозможно.
Кое-как беру себя в руки и пытаюсь подняться. Ноги слабые и словно из ваты сделаны, но я всё-таки пересиливаю себя. Поднимаюсь, делаю пару шагов, но всё-таки останавливаюсь, потому что не знаю, как мне отсюда уйти. Нет, я не должна никого подставлять, я должна сама разобраться. А что, если Спартак на самом деле убьёт моего сына? Как тогда жить? Зачем тогда вообще было появляться на свет? Я так много уже потеряла, стольких перехоронила, что от мысли пожертвовать ещё и сыном становится особенно больно.
Нет, я рожала его не для того, чтобы он горе хлебал полной ложкой, становясь разменной монетой в каких-то игрищах. Не знаю, что нужно этому придурку по кличке Спартак, но пусть забирает мой бар, квартиру, машину, мою почку или голову — пусть делает, что хочет, но только не трогает Мишу.
А ещё очень чётко понимаю, что убью его, если с сыном что-то случится. Просто убью и даже труп прятать не буду, потому что никому не позволю издеваться над моим ребёнком. Никому.
Никогда ещё ненависть к живому человеку не захлёстывала меня с головой. Ни разу ещё я так отчётливо не видела картины чьего-то обезображенного моими руками трупа.
Так, нужно уходить. Время не терпит, я должна решить эту проблему раз и навсегда. Не знаю, чем всё закончится, но я должна увидеться со Спартаком, чтобы подписать бумаги на продажу, или что он там от меня хочет. Должна.
В голове бьётся мысль, что нужно рассказать всё Карлу. Вместе легче думается, вместе проще, но Спартак отчётливо дал понять, чтобы не пыталась с кем-то это обсудить, а иначе потеряю сына. Мамочки, я не могу, не имею права. Не имею права рисковать жизнью Миши и снова вешать свои проблемы на Карла.