Хоть от чего-то в этой жизни ещё может быть радостно.
Фельдшер с помощью пары крепких ребят из своей клиники уводит нового пациента, а Фома даже не сопротивляется. Просто бредёт, послушный чужой воле, а мне больно смотреть на него. Безумие забрало его у нас, и ничего больше не остаётся, как надеяться, что разум хоть когда-нибудь, но вернётся к нему.
— Уходим? — спрашивает Роджер, кидая мимолётный взгляд на распластанного на земле Спартака.
Киваю, потому что мысли в голове носятся, точно с цепи сорвались. А ещё такое чувство, что если пробуду здесь хоть одну лишнюю минуту, задохнусь, настолько прогорклым и тухлым кажется воздух в роще.
Но вдруг, будто по чьей-то команде, в небе раздаётся оглушительный треск и грохот. Стремительно темнеет, и красноватое солнце скрывается за плотными тучами. Мгновение, и на землю обрушивается дождь. Нет, это не дождь, это предвестник Апокалипсиса, не иначе.
— Вашу мать, — орёт Роджер, но я всё равно плохо слышу его, до такой степени меня оглушают звуки стихии. Викинг тоже что-то пытается сказать, но вскоре понимает тщетность любых попыток перекричать бушующий внезапный ливень.
Дождь стоит стеной — непроглядной и плотной, и я почти ничего не вижу, кроме мутной пелены. Пара мгновений, и одежда полностью намокает, а футболка липнет к телу. Ливень ледяной и неумолимый, и я делаю шаг, выставив для надёжности руки перед собой. Чтобы в этом сумасшествии, что дарит нам природа, не убиться, столкнувшись с первым попавшимся на пути деревом. Ноги вязнут в грязи, в которую стремительно превращается земля, и я скольжу при каждом шаге, с трудом выбираясь из этого ада, в который превратилась, тихая ещё пару минут назад, роща.
Вода, кажется, везде: в носу, за шиворотом, в голенищах сапог. Я ни разу не видел такого дождя, и это могло бы испугать. Можно принять происходящее за зловещий знак, но я в такие фокусы не верю.
Упорно пробираюсь вперёд, потеряв в этой разбушевавшейся стихии всякие ориентиры. Главное, выйти к трассе. Там машина, в ней можно спрятаться и переждать. Чёрт, девица же в ней, но да ладно, как-нибудь и с этим разберёмся.
С каждой секундой становится всё темнее, а гроза грохочет в небе так, озаряя округу редкими вспышками молнии, что уши закладывает. Когда ж это всё закончится?
Я не вижу и не знаю, где Вик с Роджером, но не оборачиваюсь. Просто бреду, надеясь, что буря скоро выдохнется, сойдёт на нет. Ветер свистит над головой, норовя сбить с ног, повалить на землю. Ветка, подхваченная им в воздух, больно бьёт по плечу, но наплевать. Не стеклянный, не рассыплюсь.
В памяти оживают воспоминания, как лет в четырнадцать я сбежал из Интерната и долго бродил по городу. Не помню, куда шёл — тогда у меня почти не было цели. Хотелось просто почувствовать себя свободным от любого давления жестокого мира взрослых, в чьих руках были наши неокрепшие души. До сих пор не знаю, каким образом ноги принесли меня к аэропорту. Тогда я впервые услышал невообразимый гул взлетающих в небо самолётов.
Так вот, тот шум — полная хрень, писк комара, по сравнению с тем, что творится сейчас.
Кто-то хватает меня за плечо, но я пру вперёд буром, не обращая ни на что внимания. Нужно выбираться из этого проклятого места, пока нас не смыло к чёртовой бабушке. Вдруг становится немного светлее: достаточно для того, чтобы не брести вслепую. Протираю озябшими пальцами глаза, убираю назад прилипшие ко лбу волосы и останавливаюсь, чтобы перевести дух. Чёрт, такое чувство, что марафон пробежал на предельной скорости, а не из рощи пытался выбраться.
Шум постепенно стихает, и я даже слышу чертыхание идущего следом Роджера. Когда смотрю на него, мокрого и несчастного, не могу удержаться от смеха. Представляю, как сам выгляжу, и принимаюсь ржать ещё сильнее, буквально сгибаясь пополам. Упираюсь ладонями в колени и хохочу, несмотря на льющую на спину при этом воду. Наплевать, мне уже на всё наплевать. Пацана бы только найти.
— Придурок, — орёт Роджер, но и сам смеётся. Оскальзывается, падает на задницу и буквально воет от хохота, закрыв лицо руками, а могучие плечи сотрясаются, точно у Роджа истерика.
Викинг показывается, когда мы уже почти выдохлись, а дождь хоть и стеной, но уже не настолько непроглядной.