— Ну, если это действительно ваши документы… — Командир еще раз посмотрел на фотокарточки и на лица. — Садитесь, рассказывайте, как вы к нам пробрались.
Он долго слушал их, благо в этот ночной час на переднем крае стояла тишина и ничто не отвлекало его.
Выслушав до конца, сдержанно улыбнулся:
— Настойчивые вы парни! Сколько протопали. И через что!
— Так в Севастополь же! — в один голос ответили оба.
Командир, пожалуй, готов был поверить этим двум. Однако война научила его не только верить людям, но и проверять даже то, в чем, казалось бы, и нет оснований сомневаться.
— На проверку пойдете, — сказал он мягко. — А я потом поинтересуюсь. — Взгляд его упал на две ленточки, лежавшие перед ним на столе. Задумчиво потрогал их, улыбнулся: — Вместо корабельного флага вам служили? — Подвинул ленточки от себя на край стола: — Возьмите. Понадобятся.
На следующий день командиру позвонили: двое присланных — действительно те, кем себя называют.
— Направьте их ко мне, — попросил командир. — Пусть за Севастополь повоюют. За тем и шли тысячу километров.
Как же она была пройдена, эта тысяча?
В ту ночь, когда при освобождении пленных Иванов и Трында ушли от моста последними, прикрывая отход товарищей, они так и не смогли присоединиться к ним. Уже только вдвоем продолжили путь на восток. В попутных селах, где не было немцев, добывали еду. Старыми ватниками заменили утопленные при переправе бушлаты. Пришлось распроститься и с бескозырками. Но ленточки сохранили, зашив в одежду. Не расстались и с тельняшками — на каждом осталась его «морская душа».
К началу ноября Иванов и Трында прошли по захваченной врагом земле, если считать от Киева, добрых четыре сотни километров. Как и прежде, они предпочитали двигаться ночами.
Однажды под утро, выйдя к железной дороге и приметив в пустынном поле путевую будку, решили заглянуть в нее: по всем признакам немцев вблизи не было, и друзья надеялись, что в будке им удастся поесть и поспать. Их встретил пожилой обходчик с женой. Вначале хозяева не очень приветливо глядели на двух, невесть откуда взявшихся, незнакомых парней. Да и те открылись им не сразу: оба крепко помнили урок, полученный от благолепного старичка. Но постепенно в разговоре все прояснилось. «Эх, ребята! — посочувствовал обходчик. — Пешком — дальше, риску — больше. Вам бы на каком попутном товарняке к фронту подкинуться… Вот что! Отсюда семь километров — станция. Там брат мой, Юхим, стрелочником. Скажете, что я послал. Глядишь, поможет».
Побыв у обходчика до вечера, они отправились на станцию, отыскали хатку Юхима. Тот принял их хотя и с опаской, но приветливо. Выслушав, задумался: «Если б на порожняке — запросто. Бабы с мешками ездят. Только к фронту порожняка не бывает. Груженые составы идут под охраной. Но уж коли хотите испытать счастья — попробуем».
Попозже вечером Юхим выдал им пару старых замасленных железнодорожных фуражек и повел с собой. Он провел их на станцию и до поры спрятал в будке, стоявшей на путях. Через некоторое время вернулся:
— Есть подходящий состав! На Лозовую, воду набирает! Швыдче, хлопцы!
Это был поезд из товарных вагонов и груженых платформ, прикрытых брезентом. Кое-где на тормозных площадках маячили фигуры немцев-часовых, зябко ежившихся в своих тонких шинелях. Никто из них не обратил особого внимания на шедших вдоль состава трех железнодорожников, один из которых нес фонарь, притемненный, как полагается при светомаскировке, а двое — инструменты.
Двое с инструментами присоединились к нескольким ремонтникам, которые возились возле колесной тележки одного из вагонов, починяя что-то. За ними лениво наблюдал ефрейтор из станционной охраны, Тот железнодорожник, что с фонарем, прошел дальше.
Через несколько минут паровоз кончил набирать воду, ремонтники завершили свою работу, собрали инструменты и ушли. Эшелон тронулся в путь. На одной из платформ, на которой не было часового, в ее переднем конце, где имелось небольшое свободное пространство, под брезентом, прикрывающим ящики, съежась, лежали рядом двое в железнодорожных фуражках. Это были Иванов и Трында.
Эшелон летел на полной скорости. Из-под брезента не было видно ничего. Да если бы и приподнять его — вдоль пути только темь да редкие искры, летящие от паровоза. Станции были по-военному затемнены. Лишь изредка мелькал еле приметный синий огонек.
…Колеса в который уже раз звонко простучали по стыкам на стрелках.
— Во рвет! — жарко дыхнул Василь в ухо товарищу. — Еще одну станцию проскочим!
Василь уже не сомневался, что теперь все пойдет отлично:
— Скоро — Лозовая! А там — поворот на Славянск, на восток. Там будем жать — утром к фронту подкатим. Как в салон-вагоне.
— Салон! — Иванов поворочался. — Ух, как задувает!
— Давай, Вань, теснее ко мне. Ой!.. — Трында, подвигаясь, ударился рукой об окованный железом угол ящика. — Вань, как думаешь — что в этих ящиках?
— Мечтаешь — консервы?
— Не худо бы.
— Напрасные мечты. Снаряды там.
— Не пожуешь…
Леденящий ветер то и дело врывался под брезент. Тесно прижимались друг к другу, пытаясь согреться. Кажется, им это удалось. Не заметили, как заснули.
Когда проснулись, поезд все еще шел. Выглянули. Уже светает. Мимо проносится присыпанная первым снегом пустынная степь. Но какие это места?
— Не туда едем! — чуть не крикнул Иванов.
— А куда ж? — Василь едва не выскочил из-под брезента.
— Гляди! Небо светлее слева по ходу. Значит, не на восток едем. Не к фронту!
— Может, только закругление, поворот?
— В голове у тебя, Василь, закругление! На юг эшелон идет. На юг! Понял? Юхим как объяснял? Дорога к фронту через Лозовую на Славянск. А нас ночью на Павлоград повернули.
— А знаешь, Вань? От Павлограда дорога на Запорожье, а оттуда на Крым.
— Кругаля через Лозовую?
— А что? Мосты везде порваны, вот и гонят составы в объезд! — Глаза Василя вспыхнули. — А вдруг этот эшелон — на Севастополь? Там, говорят, давно большие бои. Туда, наверное, снаряды везут. И мы доедем! Как с плацкартным билетом.
— Как бы немцы нам на этот билет свинцовый компостер не поставили.
— Нас же никто не видит, Вань. Глядишь, до Крыма докатим! Хотим фронт переходить? Так уж лучше — прямо в Севастополь.