Лейтенант скомандовал сигнальщику:
— Просемафорь фрицам: стоп!
Замелькали рядом вспышки сигнального фонаря.
— Передано! — доложил сигнальщик.
Однако баржа продолжала идти прежним курсом. Даже, кажется, прибавила ход.
«Что же решит командир?» — Иванов внимательно вглядывался в баржу, на палубе которой продолжали метаться женщины, подымая на руках детей. Из-за них командир не прикажет открыть огня по барже, пусть она внизу битком набита немцами. Но и оставить в их власти наших людей — тоже нельзя. Уйдут, прикрываясь ими, а потом загубят и матерей и ребят. Известно — фашисты…
— Быстро вниз! — крикнул лейтенант стоявшему рядом радисту. — Вызвать боцмана, с собой сюда — два автомата!
— Есть! — прошмыгнул мимо Иванова радист, пулей слетел под палубу по крутому узенькому трапу.
Вот уже и радист и боцман — он же старшина мотористов, оба с автоматами, появились наверху.
На миг остановив взгляд на боцмане, лейтенант показал тому на Иванова:
— Автомат — ему. А вы — к пулеметам.
Взяв автомат, Иванов сунул в карман куртки длинную кривую, тяжелую от патронов обойму — запасной магазин, поданный ему боцманом.
— На левый борт! — приказал лейтенант Иванову и радисту. — Спрыгнуть на баржу, захватить рубку — обезвредить команду! Стрелять только в случае крайней необходимости и наверняка. Да не попадите в женщин! Немцев на палубу снизу не выпускать. Иванов — старший!
— Есть!
Повесив автомат на шею так, чтобы он держался понадежнее и в любую секунду был готов к стрельбе, Иванов выбрался из рубки налево, на покатую, скользкую от воды палубу и попрочнее, чтобы не сбросило, встал на ней, уцепившись рукой за ограждение рубки. Радист выбрался следом.
Иванов ожидал, что сейчас катер начнет сближаться с баржей, постепенно сбавляя ход. Но катер вдруг набрал скорость, круто отвернул от баржи вправо.
«В чем дело? Почему уходим?» — сначала удивился Иванов. Но когда через минуту, описав по воде петлю, катер вновь ринулся к барже, заходя ей теперь с кормы, Иванов понял: правильно решил командир, ведь с баржи могут открыть огонь, и притом безнаказанно. Заходить к ней с кормы, не подставляя борт, все-таки безопаснее.
Прямо по носу — белый бурун позади баржи. Все отчетливее видна кормовая надстройка. Иллюминаторы ее тускло блеснули в мягком свете раннего утра. Катер взял чуточку правее. Вот-вот пройдет впритирку, борт к борту.
Еще мгновение…
На надстройке, возле зенитного пулемета, мелькнула скрюченная черная фигура, слилась с ним. Воздух над катером рванули пули.
За спиной Иванова загремели оба его пулемета, у которых стоял сейчас боцман. Ярко-белые огоньки их пуль пролетели над баржей, обогнав ее, угасли далеко за нею. Но пули, кажется, не задели ни фашистского пулеметчика, ни пулемета на рубке: катер на быстром ходу подбрасывало на волне, и боцман, понятно, побоялся взять ниже, чтобы не попасть в женщин с детьми.
Огонь с катера, может быть, и не вывел из строя пулемета на барже, но все же заставил его замолчать — хотя бы на несколько секунд.
Чуть сбавляя ход, катер уже равнялся с баржей. Промелькнула слева рубка, на ней, прячась за треногой с пулеметом, горбился немец в черном.
Высокий серый борт баржи, оплескиваемый белой пеной, был уже рядом. Иванов теперь совсем близко видел встревоженно снующих по палубе женщин, до глаз закутанных в шали и платки, с младенцами на руках — они их поднимали вверх, что-то крича.
Между бортом баржи и бортом торпедного катера — не больше трех метров, двух метров…
«Прыгаю!» С силой оттолкнувшись ногой от палубы, Иванов вдруг услышал за спиной голос лейтенанта:
— Отставить!
Но остановиться не успел — уже прыгнул.
Катер проходил мимо баржи на довольно большой скорости, и поэтому Иванов, летя по инерции, с силой ударился подошвами о палубу. Не устоял, упал. Перед глазами мелькнули топочущие по железу палубы рыжеватые сапоги немецкого армейского образца — с широкими, твердыми голенищами, серо-зеленые солдатские штаны, над ними — подол темного женского платья.
Так вот почему лейтенант крикнул «отставить»!
Иванов вскочил на ноги через секунду после того, как упал. К нему со всех сторон бежали немцы, в шалях, платках, женских пальто.
Еще не успев выпрямиться, он, не целясь, куда попало, веером дал длинную, на полобоймы, очередь по ряженым. Те бросились врассыпную. На палубе перед Ивановым осталось только два или три свертка, которые лишь минуту назад в руках немцев изображали младенцев.
В нескольких шагах впереди темнел широкий квадрат раскрытого люка. Туда попрыгали переодетые женщинами немцы. Он хотел подбежать к люку, дать туда очередь и, может быть, успеть захлопнуть крышку. Но, услышав сзади гулкий топот, обернулся. От рубки к нему бежал немец в распахнутой синей морской шинели, вскидывая пистолет. За ним бежали еще трое-четверо.
Не поднимая автомата к плечу — некогда! — нажал на спуск.
Он не успел до конца израсходовать патроны, оставшиеся в магазине, хотя на это требовалось бы еще лишь две-три секунды. Резкий, словно током, удар в запястье правой руки. Оружие какой-то непонятной силой вырвало из пальцев. Не устоял, рухнул.
Топот немецких сапог по железу палубы, на которое Иванов упал головой, звучал громом. Может быть, это гремели не сапоги немцев, а выстрелы, выстрелы в него?
Не взглядом — чутьем понял: совсем рядом край борта — пахнуло морем, прошумела волна…
Оттолкнувшись здоровой рукой, сделал рывок, бросил тело за борт. «Лучше в море погибнуть, чем немцам…» Мысль затемнило болью в раненом запястье.
Очнулся от холода воды, от того, что задыхается, охваченный ею со всех сторон. Шумящая, наполненная гулом винтов, она властно держала его, кружила, затягивала. Превозмогая боль в ране, сделал несколько отчаянных гребков, бешено действуя руками и ногами. Наконец вода исторгла его из своей глуби. Наверное помогло то, что под брезентовой «штормовой» обмундировкой — курткой и брюками — удержалось немало воздуха в момент падения.
Едва вынырнул и раскрыл рот, чтобы вдохнуть свежего воздуха, как соленая вода ударила в лицо. Повернул голову по ходу волны, чтобы не ударило снова. Отмахнул со лба прилипшие волосы — шлем потерял, наверное, когда падал, — и огляделся.
Волна качала его позади баржи, чуть левее ее курса. Совсем рядом вода была еще полна взбитой винтами пены. Может быть, его и спасло то, что сразу после падения он попал в бурун, исчез из поля зрения немцев. Они, наверное, не отказали бы себе в удовольствии расстрелять матроса, так дерзко атаковавшего их.