Выбрать главу

Еще немного времени спустя Дорошенко понял, что зря затеял эту рискованную поездку в Замостье. Ничего интересного выведать ему тут не удалось, да, по‑видимому, и не удастся. Откровенно говоря, он и не рассчитывал, что в крепости ему удастся захватить «языка» или узнать о последних событиях в Варшаве. Зачем он пробрался в Замостье, Петр и сам толком объяснить не мог. Какой‑то внутренний голос, будто властно шепнул ему: «Поезжай!» и он поехал.

Тем временем тучи разошлись, солнце поднялось к зениту, пора было возвращаться к деду Савелию. Внезапно внимание юноши привлекла стройная девичья фигурка, юркнувшая в дверь одной из лавок, во множестве разместившихся здесь же. Дорошенко не успел ее рассмотреть, но почему‑то почувствовал, как к его щекам прихлынула кровь. Он подошел ближе к лавке и остановился, будто поправляя постолы. Как он и рассчитывал, спустя недолгое время дверь распахнулась опять и девушка вышла наружу. Увидев ее, он едва не остолбенел от удивления. Оглянувшись по сторонам и, убедившись, что поблизости никого нет, он тихо окликнул ее:

– Оксана!

Та вздрогнула от неожиданности и, подняв глаза, увидела стоявшего перед ней одетого в крестьянскую одежду парня. Несколько мгновений она вглядывалась в его лицо, а затем воскликнула:

– Это ты? Не может быть! Как ты здесь оказался?

Дорошенко приложил палец к губам:

– Тише! Не кричи! Давай отойдем в сторону, вот за ту колону.

Когда они отошли за колону у парадного одного из домов, он вкратце объяснил девушке, как оказался в Замостье. Она тоже рассказала, что ее выкрал Свенцицкий и увез с собой в Лубны, но за нее заступилась пани Чаплинская и вот они здесь с ней в почоте княгини Гризельды.

– Я тебя увезу отсюда. Там по тебе отец и дед все глаза выплакали. Да и я…

Девушка взглянула ему в глаза и лукаво улыбнулась.

– Но как же мы выберемся отсюда? Тем более, я должна вернуться к пани, она меня в лавку посылала. Еще кинется искать.

– Хорошо. Как будешь готова, приходи вон туда к возам, я там буду ждать. Только не задерживайся.

Когда Дорошенко возвратился к деду Савелию, воз уже был разгружен и на него загружались пустые бочки, чтобы везти их обратно. Дед вопросительно посмотрел на него и Петр тихо спросил:

– Все готово? Можно ехать?

– Да, – ответил старик, – надо выехать засветло, а то ворота закроют и поднимут мост. Тогда до утра придется тут оставаться.

– Подождем немного, я скажу, когда поедем.

Мовчан отошел в сторону и занялся воловьей упряжью.

Оксана появилась, когда Дорошенко уже начал тревожиться. В руках у нее была небольшая корзинка с самыми необходимыми вещами.

Она не спеша прошла мимо возов и, убедившись, что за ней никто не наблюдает, быстро подошла к Дорошенко.

– Полезай в бочку, – тихо сказал Петр.

Оксана возмущенно фыркнула:

– Вот еще чего придумал? Я же там вся вымажусь!

– Полезай, – настойчиво сказал Петр, – иначе, как тебя вывезти из Замостья?

– Полезай, Оксана, – раздался позади них негромкий голос и, обернувшись, Дорошенко увидел незаметно подошедшую к ним молодую женщину, лицо которой было скрыто темной полупрозрачной вуалью – я тоже полезу вместе с тобой, чтобы только выбраться из этого паучьего гнезда!

– Пани Барбара! – растеряно прошептала девушка, заливаясь румянцем.

– Пани Чаплинская! – изумленно воскликнул Дорошенко, разглядев через вуаль черты ее лица.

Солнце уже клонилось к западу, когда воз, прогрохотав по подъемному мосту, выехал из крепости. Стражники окинули ленивым взглядом деда Савелия и его «внука», пустые бочки горкой уложенные друг на друга и, не заметив ничего подозрительного, отвернулись в сторону.

Отъехав от Замостья версты на полторы, Дорошенко стал пристально вглядываться в окружающий лес.

– Где‑то тут должны уже быть мои хлопцы, – сказал он, обращаясь к Мовчану.

Не успел он произнести эти слова, как из лесу появилось несколько всадников. В переднем Дорошенко узнал Верныдуба. Мовчан остановил волов и Петр полез на воз, помогая выбраться из бочек Оксане и пани Чаплинской. Они были перемазанные, но очень довольные. Верныдуб, увидев их, вытаращил глаза от удивления, но, когда Дорошенко объяснил, кто это, старый казак разволновался.

– Ох и обрадуется, же твой батько, девонька! – говорил он Оксане, разглаживая усы. – Он весь прямо извелся, не знал, что и думать! А как гетман будет рад!

Потом уже официально обратился к Дорошенко:

– А мы тут, пан сотник, гонца перехватили. От князя Замойского княгине Гризельде пакет вез из Варшавы.

– Вот за это спасибо, – обрадовался Дорошенко, – теперь можно и к гетману возвращаться не с пустыми руками.

Верныдуб заложил два пальца в рот и раскатисто свистнул. Укрывавшиеся в лесу казаки по этому сигналу высыпали на дорогу. Дорошенко переоделся, возвратив Грыцьку его одежду, щедро расплатился с дедом Савелием, отсыпав ему пригоршню золотых монет, затем пришпорил своего коня и отряд поскакал в направлении гетманской ставки.

Когда утром следующего дня в шатер к Хмельницкому вошел Дорошенко вместе с Оксаной и пани Чаплинской, изумлению и восторгу гетмана не было предела. Дед обнимал и целовал внучку, слушая ее рассказ о своих приключениях, и лишь бросал благодарные взгляды в сторону Чаплинской, которая стояла поодаль с грустной улыбкой на лице. Наконец, выслушав краткий доклад Дорошенко о результатах разведки, он отправил его и Оксану к Яненко, а сам подошел к пани Барбаре.

– Мне известно, как пани защищала меня от своего мужа, – сказал он, беря ее руки в свои, – может, благодаря этому заступничеству, я и остался в живых. А то участие, которое пани приняла в судьбе Оксаны, никогда не изгладится из моей памяти. Я перед вами в неоплатном долгу.

– О каком долге говорит ясновельможный гетман? – вспыхнула полячка густым румянцем. – Все, что я могла бы сделать для пана Богдана не может искупить и сотой доли тех страданий и горя, которые причинил пану мой бывший муж, пан Чаплинский.

На ее длинных ресницах заблестели слезинки. Она подняла на гетмана синие, как бездонные озера глаза и продолжала:

– Я не могла больше жить с этим человеком, поэтому попросила в Лубнах княжеского ксендза расторгнуть наш брак. Княгиня Гризельда ходатайствовала за меня и, в конечном итоге, я получила развод. С тех пор я своего бывшего мужа не видела. Княгиня ко мне относилась хорошо, но я чувствовала со стороны остальных едва скрываемое презрение. Из Лубнов мы добрались в Замостье, а здесь я для всех была чужая – бывшая жена Чаплинского, из‑за которого столько бед обрушилось на весь этот край. Одна Оксана удерживала меня от того, чтобы наложить на себя руки. Когда же я догадалась, что она собирается убежать, то последовала за ней. Но и здесь среди казаков я чужая. Стоит мне выйти из шатра ясновельможного гетмана и я не поручусь за свою жизнь.

Она тихо зарыдала, закрыв глаза руками. Ее шляпка упала с головы и лавина золотых волос рассыпалась по ее алебастровым плечам.

Богдан в приливе внезапно вспыхнувшего и, как ему казалось, давно забытого чувства, прижал Барбару к своей груди и осыпал ее лицо поцелуями:

– Нет, пани не чужая мне, а родная и близкая. Никто не посмеет сказать пани худого слова, ни один волос не упадет с ее головы. Мы больше никогда не расстанемся, любимая, желанная…

Он еще шептал ей какие‑то бессвязные слова, вдруг поняв, что именно к этой женщине стремился все последние годы после смерти жены.

Слезы высохли на глазах красавицы‑полячки, ее коралловые уста отыскали губы гетмана и они слились в страстном поцелуе. Застывшими в этом тесном объятии их и застал вошедший к гетману Тимофей. При виде пани Чаплинской в объятиях отца, глаза его вспыхнули мрачным огнем. Окинув ее полным ненависти взглядом, он, не сказав ни слова, круто развернулся на каблуках и вышел из шатра.

15 ноября, допросив «языка», доставленного Дорошенко и, прочитав обнаруженное при нем письмо Яна Замойского к княгине Гризельде, гетман пришел к выводу, что в своих предположениях был прав – паны радные не особенно торопились с выборами короля.