После отъезда комиссии Адама Киселя обеим враждующим сторонам стало очевидно, что новой войны избежать не удастся. Условия Хмельницкого сенат принимать не стал, так как польское правительство под давлением панской аристократии не собиралось отказываться от своих прав на территорию Южной Руси. Хмельницкий также не имел возможности распустить примкнувших к его армии крестьян, составлявших основную массу казацкого войска. Для поляков стало ясно, что мир или война не зависят от воли запорожского гетмана. «Чернь до того рассвирепела, – писали в Варшаву донесение из Волыни, – что решилась или перебить шляхту или сама гибнуть».
Глава третья. Воспоминания запорожского полковника
В то время, как гетман занимался важными государственными делами в Переяславле, Дорошенко, произведенный в начале года в полковники, оставался со своим конным полком в Чигирине, охраняя гетманскую ставку. Воспользовавшись выпавшим случаем, он обручился с Оксаной и сговорился с ее отцом о том, что свадьбу они сыграют по осени.
– С этим делом не след торопиться, сынок, – говорил ему обстоятельный Яненко, попыхивая трубкой, – свадьбы у нас по обычаю осенью справляют. Пока вот обручились и ладно, а там видно будет…
Дорошенко понял недосказанную мысль своего будущего тестя, мол, до осени еще дожить надо. То, что летом вряд ли удастся избежать новой войны, было очевидно всем.
Всецело доверяя своему есаулу Верныдубу в вопросах обучения и тренировки казаков, он лишь изредка проводил полковые смотры, а все свободное время посвящал совершенствованию собственных боевых навыков, которыми его обучил Серко. Хотя после Замостья они с запорожским полковником больше не встречались, Дорошенко хорошо усвоил его уроки.
…Тогда на лугу, когда Серко сбил его с ног, даже не прикоснувшись к нему, Петр действительно подумал, что он колдун. О запорожском полковнике давно ходили слухи, что он «характерник», что его ни сабля, ни пуля не берут. Рассказывали, будто он может превращаться в волка, проходить сквозь запертые двери, а некоторые даже утверждали, что он и вовсе бессмертный. Эти рассказы об Иване Серко он слышал еще совсем мальчиком от бывалых казаков, которые часто собирались у его отца. Тогда он с замиранием сердца прислушивался ко всем этим разговорам, но, когда подрос, то стал относиться к ним с изрядной долей скептицизма. Сейчас же Дорошенко не знал, что и подумать.
Между тем, Серко, усевшись на один из крупных валунов разбросанных по лугу, раскурил трубку и с интересом наблюдал за выражением лица юноши, на котором отражалась сложная гамма чувств – от едва скрываемого страха до удивления и даже некоторой досады.
– Повторяю, не колдун я, – сказал он опять. – Это такое же мастерство, как и боевой запорожский гопак, только посложнее будет. Зато, что важно, оружия не нужно. Порой такое умение очень может пригодиться.
– А где ты этому научился? – спросил с любопытством Петр, подходя ближе.
– Это долгая история, хотя и торопиться нам некуда. Так что садись поближе и слушай.
Он подвинулся на валуне, давая место Дорошенко рядом с собой, сделал глубокую затяжку, выпустив сразу несколько колец голубоватого дыма и неторопливо начал свой рассказ.
– Сам я не здешний, родом из Мерефы, что на той стороне Днепра. Рано осиротев, я еще совсем подростком сбежал на Дон. Донцы приняли меня хорошо, да и выглядел я старше своих лет, так что хотя в войско меня и не зачислили, но я вместе со всеми обучался джигитовке, рубке лозы и другим премудростям военного ремесла. А тут между казаками прошел слух, будто запорожцы готовят поход против Крыма. Набралось тогда сотни три донцов, с которыми и я увязался, и поспешили мы на Запорожье…
… Шел 1628 год, время, когда между недавно сформированным реестровым войском и Запорожской Сечью, возникли острые разногласия. Три года назад, после подавления восстания Марка Жмайла, польское правительство, стремясь положить конец своеволию запорожцев, приняло решение создать шеститысячного казацкое войско, в которое должны были войти только степенные, заслуженные казаки, не склонные к бунтарству и вольнодумству. Гетманом реестровиков был назначен боевой соратник Сагайдачного, бывший одно время генеральным есаулом Войска Запорожского, Михаил Дорошенко, пользовавшийся доверием коронного гетмана Станислава Конецпольского.
Перед новым гетманом стала нелегкая задача – выбрать из более чем сорока тысяч казаков только шесть тысяч, подлежащих зачислению в реестр. Остальным предстояло сложить оружие и вернуться к своему хлеборобскому труду, иначе говоря, гнуть спину на пана. Часть тех, кто недавно примкнул к запорожцам, вынуждены были так и поступить, но большинство казаков, служивших еще при Сагайдачном, ходивших с ним в походы на Москву и Хотин, оказавшись вне реестра, ушли на Сечь, значение которой в связи с этим резко возросло. Отсюда они стали ходить в морские походы, совершая набеги на прибрежные турецкие и татарские города, освобождали невольников и возвращались с богатой добычей. Слава об этих походах распространялась по всему краю и многие молодые парни стали стремиться в запорожцы. В народе укреплялось мнение о запорожцах, как о поборниках святой веры, рыцарях – защитниках Отечества от татар и турок. Чем выше поднимался авторитет запорожских казаков, тем меньше уважения сохранялось к реестровикам, на которых простой люд стал посматривать, как на панских прислужников.
Окрепнув и постоянно пополняя свои ряды, запорожцы стали открыто угрожать новым восстанием против Речи Посполитой, чего не хотели допустить ни поляки, ни Михаил Дорошенко, опасавшийся, что новое казацкое восстание закончится неудачей, как и все предыдущие. Воспользовавшись тем, что в это время в Крыму вспыхнула борьба за власть между наследниками ханского престола Шагин – Гиреем и Девлет‑Гиреем, гетман реестровых казаков принял предложение первого помочь ему в борьбе за отцовское наследие. Взяв с собой большую часть реестровиков, Дорошенко ранней весной прибыл с ними на Сечь и призвал запорожцев присоединиться к нему в походе на Крым. Запорожье охотно откликнулось на призыв гетмана и к началу лета большое казачье войско двинулось к Перекопу.
– Так вот, – продолжал Серко свой рассказ, – у Перекопа мы встретили ожесточенное сопротивление татар Шагин‑Гирея. Их оказалось гораздо больше, чем рассчитывал гетман, а у Девлет – Гирея сил было явно меньше, чем предполагалось вначале. Несмотря на это, мы в течении шести дней под охраной табора с непрерывными боями дошли до Бахчисарая. Город этот так себе, как крепость не представлял ничего особенного, но оборонялся очень мужественно. С ходу приступом мы его взять не смогли и на следующий день гетман бросил на штурм все войско, лично возглавив атаку.
Серко, пососал потухшую трубку, затем стал выбивать из нее пепел, ударяя по каблуку сапога. Петр слушал его очень внимательно, так как знал, что дед этого штурма Бахчисарая не пережил. Полковник, выбив трубку, спрятал ее в карман и, усевшись поудобнее на валуне, продолжил:
– Очень жаркая битва была, татар наши пушки выкашивали как колосья косой, но и казаков погибло немало. Наконец, мы ворвались в город и, казалось, уже все кончено, но тут шальная пуля сразила гетмана. Я находился в этот момент неподалеку и хорошо видел, как твой дед схватился за грудь, а затем медленно опустился на шею своему скакуну. Отважный он был воин, что и говорить, и смерть принял, как подобает настоящему казаку.