Между тем ситуация стала все больше складываться не в пользу казаков. На военном совете король предложил Иеремии Вишневецкому перейти на правый берег Пляшевой и блокировать мосты, по которым казаки переправлялись на ту сторону. Князь согласился, однако потребовал для себя пятнадцатитысячное войско. Оба гетмана стали возражать против этого требования, опасаясь, что останутся без самых отборных хоругвей.
— Воспользовавшись разделением наших сил, — поддержал их Конецпольский, — хлопы могут сделать вылазку и нанести нам серьезное поражение.
— С меньшими силами переходить на ту сторону бесполезно, — резко возразил искушенный в военном деле князь, — их там за валами не меньше пятидесяти-шестидесяти тысяч. Меньшими силами их просто не удержать.
Тогда король поручил Станиславу Лянцкоронскому скрытно переправиться с двумя тысячами солдат на правый берег Пляшевой и перекрыть возможные пути отступления казаков за речку. Брацлавский воевода, разделявший мнение воеводы русского о том, что для такого дела нужно гораздо большее число солдат, все же спорить с королем не стал и в ту же ночь форсировал реку.
Узнав об этом, в казацком лагере поднялось волнение. Появление поляков на правом берегу Пляшевой грозило полной блокадой табора. 29 июня была предпринята новая попытка вступить в переговоры с поляками, но Николай Потоцкий просто разорвал на глазах короля письмо с казацкими условиями мира, не став даже их оглашать. К этому времени из Бродов подтянулась крепостная артиллерия и поляки стали готовиться к штурму казацких укреплений. Гладкий — миргородский полковник, не пользовался большой популярностью у казацкой черни и, поскольку за три дня гетманства никаких мер, чтобы переломить создавшуюся ситуацию не принял, собравшаяся черная рада сместила вслед за Дженджелеем и его. Гетманом провозгласили Ивана Богуна, который за последние десять дней приобрел у казаков огромную популярность.
Приняв с благодарностью булаву-знак гетманского достоинства, молодой полковник все же твердо заявил, что согласен быть только наказным гетманом до того времени, пока не выяснится судьба отсутствующего Хмельницкого. На состоявшейся затем малой раде с полковниками и частью старшины, новый наказной гетман изложил свой план действий.
— Завтра, с наступлением ночи начнем в строгой секретности наводить новые гати через болото и укреплять и расширять те, которые уже есть, — твердо сказал он. — Для этого используем все подручные материалы от свиток до возов. Но в этой работе участвуют только реестровики, сирома не должна знать ничего до того, как все войско с арматой переправим на тот берег.
— А как быть с Лянцкоронским? — поинтересовался кто-то.
— У него там пока небольшое войско. Когда гати будут готовы, я с запорожцами перейду Пляшевую по мосту и постараюсь нейтрализовать его. Если надо будет, вступим в бой и дадим возможность нашим переправиться на тот берег. После того, как войско и армата перейдут на ту сторону, начнем переправлять и всех остальных.
План, предложенный наказным гетманом, пришелся всем по нраву. Обеспокоенность вызывало лишь то, как начавшуюся переправу сохранить в тайне от примкнувших к войску посполитых, многие из которых привели с собой и семьи. Сейчас их в таборе находилось едва ли не больше, чем казаков.
Днем 30 июня поляки продолжили обстрел казацкого табора, к счастью пока еще не из крепостных орудий. Казаки на стрельбу отвечали вяло, начав уже перемещать часть пушек ближе к берегу. Когда землю окутал ночной мрак, реестровые казаки стали наводить мосты гати. В ход шло все, что попадалось под руку, вплоть до кунтушей, серьмяг и нательных рубах. Наконец, когда почти все было готово, Богун, взяв себе в помощники Серко, Дорошенко и Пушкаря, перешел с двумя тысячами конных запорожцев через мосты на правый берег Пляшевой. Казаки на поводах вели с собой коней, копыта которых обернули своими рубахами, чтобы не было слышно конского топота. По наведенным гатям стала переходить болото и остальная часть войска. Когда несколько тысяч казаков появилось на том берегу Пляшевой и их количество с каждой минутой увеличивалось, Лянцкоронский еще раз наглядно убедился, что князь воевода русский был совершенно прав, требуя в свое распоряжение пятнадцатитысячное войско. Брацлавский воевода был отважный воитель, но не самоубийца, поэтому не сделал даже попытки задержать казаков. В свою очередь и Богун не стал атаковать его позиции, выстраивая переходящие полки на том берегу в походный порядок.
В течение короткой июльской ночи под покровом темноты большая часть реестровых казаков сумела переправиться на правый берег Пляшевой, осталось перетащить сюда же артиллерию. После этого оставшиеся в таборе реестровики должны были организовать переход по гатям и всех остальных, кто примкнул к казакам в качестве не только солдат, но и лагерной обслуги. Однако, когда часть пушек оказалась на том берегу, а остальная артиллерия только начала переправу, кто-то из оставшихся в лагере и не посвященных в замысел наказного гетмана, поднял крик, что старшина и реестровики, бросив остальных на произвол судьбы, уходят из табора. Поднялась неизбежная в таких случаях паника. Люди устремились к гатям и мостам, под напором толпы эти хрупкие сооружения не выдержали. Многие из тех, кто переправлялся по ним, оказались в воде и болоте, артиллерия, которую не успели переправить, погрузилась в воду и пошли ко дну. Богун, наблюдая эту картину с противоположного берега, в ярости кусал ус, но помочь гибнущим в болоте людям ничем не мог.
Поляки слышали шум, крики, женские вопли, поднявшиеся на рассвете в казацком таборе, и долгое время не могли понять, что там происходит. Наконец, решительный коронный хорунжий со своими хоругвями подступил к табору и, не встречая сопротивления, ворвался в него. Поняв, что казаки вырвались из уготованной им западни, а в таборе остались в основном безоружные крестьяне, поляки пришли в ярость и началась резня. Вскоре к Конецпольскому присоединились и остальные военачальники, на берег Пляшевой подъехал и сам Ян Казимир.
Часть реестровых казаков, в основном из состава канониров во главе с генеральным обозным Чарнотой, выбравшись из болота, укрепились на небольшом островке, откуда открыли по полякам ружейный огонь. Их было около трехсот человек, но неравный бой продолжался несколько часов. Наконец, когда в живых остался один израненный Чарнота, в изорванной рубахе, с окровавленной саблей в руках, Ян Казимир, пораженный его отвагой, подъехал к краю болота и сказал, что, если он перестанет сопротивляться, то король своим словом обещает ему свободу и полную неприкосновенность. На это старый казак, когда-то бывший запорожским гетманом, предводителем тех запорожцев, что шли на штурм Перекопа, гордо ответил, что ему свобода, дарованная ляхами, не нужна и бросился на копье одного из окруживших его солдат.
Наблюдавшие эту картину с противоположного берега казаки, отдавая честь своим погибшим товарищам, обнажили головы, а затем в скорбном молчании полк за полком двинулись в направлении Староконстантинова.
Когда поле берестецкого сражения осталось далеко позади, Богун, собрав полковников и старшину, заявил, что слагает с себя гетманские полномочия.
— Сейчас, — предложил он, — всем лучше разделиться на небольшие группы под командой куренных атаманов и разойтись в общем направлении к Любару. Так проще будет находить и продовольствие и фураж. Что касается полковников и старшины, то нам надо прежде всего выяснить, где сейчас Хмель. Он нужен войску, как воздух. Кроме него, никто организовать отпор ляхам, если они пойдут на Киев, не сможет. Отыщется гетман, войско собрать будет не трудно.
Возражений никто не высказал, все понимали, что винницкий полковник прав. Хотя большинство из них были уверены, что Хмельницкий бросил их под Берестечком на произвол судьбы и присоединился к хану, опасаясь за свою жизнь, винить его в этом никто не осмелился. Ведь, в конечном итоге, единственное условие короля о капитуляции, на которое осажденные согласились, это как раз и была выдача ляхам запорожского гетмана.