- Хоп! - кричал им Женька. - Все в порядке, зверюги!
И собаки снова всем телом наваливались на постромки, натягивая их в струны. Они уже не лаяли, а бежали, низко пригнув головы, и лопатки их ходили вверх-вниз, как поршни у машины.
Спуск кончился, нарты покатились по ровному месту, и Женька, снова положив ломик на колени, привалился спиной к мешку.
Кирилл, прилепившийся на самом краешке нарт, был полностью захвачен бегом. Происходящее казалось ему нереальным, он словно бы грезил наяву или видел себя со стороны. Деревянный механизм, что нес его на себе, был древнейшим изобретением человека. Еще люди не выдумали колеса, а примитивные сани и волокуши уже служили им верой и правдой. И может быть, их так же таскали прирученные человеком волки, оглядывавшиеся, как и собаки, назад, когда сани налетали на камень или пень. И так же, наверное, сидели на волокушах и санях одетые в звериные шкуры люди, посматривавшие на дорогу и думавшие свои тяжелые человечьи думы.
Собаки вдруг налегли на постромки и залились лаем.
Нарты дернулись, и Кирилл от неожиданности чуть не вылетел из них.
- У-у, зверюги! - сказал Женька, в который раз берясь за ломик. - Ытхан! - закричал он на вожака. - Кому говорю, Ытхан!
Вожак обернул злую умную морду и стал осаживать, по брюхо зарываясь в глубокий снег. Бежавший за вожаком белобокий лохматый пес с размаху наткнулся на него. Вожак по-волчьи крутнул шеей и полоснул пса зубами. Тот взвизгнул и отскочил в сторону, потянув за собой бежавшую с ним в паре собаку. Упряжка смешалась. Ощетинившись, псы рычали друг на друга, норовили исподтишка хватить зубами соседа.
Женька закрепил нарты и пошел разнимать собак.
- Лисы не видали, зверюги! - накинулся он на них, провожая взглядом быстро уменьшавшуюся точку: лиса во весь дух уходила в сопки.
- Ишь улепетывает! - усмехнулся Женька. Он разобрал перепутавшуюся упряжь, и нарты тронулись дальше.
Собаки тянули теперь ровно, а вожак то и дело посматривал назад, словно желал удостовериться, все ли в порядке.
- Сколько до места? - спросил Кирилл.
Женька, не оборачиваясь, ответил:
- Двадцать. По такому снегу часа за два только-только добраться. Облагодетельствуем Сорокина - и сразу назад. Погодка здесь бывает чудная, запуржит - неделю прозагораем на маяке.
Начался длинный пологий подъем - тягун. Собаки, высунув красные дымящиеся языки, распластывались над землей, часто-часто перебирая лапами.
Женька спрыгнул с нарт.
- Слезай, - сказал Он Кириллу. - Тягуны - штука трудная.
Кирилл слез и пошел сбоку нарт, стараясь не отставать от них. Вначале он думал, что это просто, надо только Идти и идти, но вскоре понял, что ошибался: как ни медленно двигались собаки, Кирилл не поспевал за ними, и ему приходилось догонять нарты вприпрыжку. Ноги путались в длинных полах, и через сотню шагоз Кирилл почувствовал, что взмок. Он хотел расстегнуть малицу, но, не нашарив пуговиц, вспомнил, что малица - не пальто.
- Ну как? - спросил Женька, краем глаза следивший за Кириллом.
- На этой пересеченке только олимпийцев тренировать.
Женька улыбнулся.
- Ничего, старик, привыкнешь. Я тоже сначале умирал.
Он по-прежнему ступал легко и на глубоких местах даже помогал собакам тянуть нарты. Шапку он так и не надел: длинные Женькины волосы свободно падали на капюшон малицы. Теперь Кирилл вспомнил, кого напоминал ему Женька - Мэйлмюта Кида, знаменитого погонщика собак из ранних рассказов Джека Лондона. Именно таким представлял его себе Кирилл. Пока сходство было чисто внешним, но по упругому шагу Женьки, по тому, как сосредоточенно он смотрел вперед, можно было догадаться о некоторых свойствах его характера.
Собаки наконец одолели тягун и остановились, запаленно дыша.
- Перекур, - сказал Женька. - Осталось раз плюнуть - вон до той сопочки добраться.
Кирилл сел прямо в снег. Он был мягким и рыхлым, и Кирилл чувствовал себя в нем, как в синтетическом кресле, которое, когда в него садились, повторяло конфигурацию человеческого тела. Такая мебель демонстрировалась на какой-то из выставок, и Кирилл еще тогда подумал, что неплохо бы обзавестись хоть одним стульчиком.
Они закурили.
Кирилл посмотрел туда, куда показывал Женька. Впереди до самого горизонта тянулись безлесые сгорбившиеся сопки, и Кирилл так и не понял, какую имел в виду Женька. Слева от них в нешироком просвете виднелось море. Отсюда, с высоты, оно выглядело неподвижным, как бы застывшим, а за ним четко, словно шпили готических соборов, в небо вписывались белеющие пики гор - Камчатка.