Студень решился и уже к дитю было направился, да Башка вдруг берет корягу малую и бросает ее в самый мох, на котором ребятенок надрывается. А мох возьми и провались вместе с корягой, а на месте круги расходятся, и младенца орущего как не бывало, сгинул совсем. Только слышно: бульк да бульк.
– Вот так, – Башка говорит, руки отряхая. – Самая топь.
Студень рот раскрыл и наглядеться на страшное место не может – так сразу развезло душевно. Аншлаг его локтем за шею взял и вперед толкает, дальше идти.
А всякое на поганых болотах бывает. И мерещится, и зазывает, и огнями манит. Духу нечистому тут раздолье, человеку погибель.
Бредут уже заполночь, луна молоко сверху льет, фонарь руки ветвястые и ноги-корни из тьмы выхватывает. Над головами совы ухают, и иные ночницы крыльями жуть наводят, стращают. Вдруг показалось впереди тусклое сияние, с-под кустов видное.
– Папоротник! – орет Аншлаг и пальцем в сияние тычет, да на месте подпрыгивать начинает от невтерпежу.
Зарево малое чуть вдали от тропки болотной играет, подойди и бери. А только вовсе не папоротник это был, а цельный сундук, и с-под крышки у него свечение вырывалось, зазывало.
– Клад! – снова кричит Аншлаг и сильнее приплясывает, руки потирает, дорогу глазами к сундуку нащупывает.
А место вроде не коварное, кочки виднеются, стволы повальные, топью не отдает. Да втроем к сокровищу ломиться все равно неудобно. Вот и стали думать, кому идти сундук выручать. Студень головой мотает, душевный разброд от младенца нечистого еще не залечил. Аншлаг землю ногой трогает и дубину длинную от сухого ствола отхватывает. А Башка говорит:
– Я пойду. – И дубину отнимает.
Аншлаг, глазами пыхнув, палку не дает, сам идти желает, чтоб к сокровищу первым припасть.
– А чего это ты? – спрашивает. – А может, у тебя на уме что? Может, ты нас бросить задумал, а сам с кладом убежишь? – И смотрит совсем неразумно, будто головой тронувшись.
– Дурень, куда я убегу посреди болота? – отвечает Башка и дубину снова на себя рвет.
Аншлаг бы вовсе взбеленился, но тут Студень вмешался:
– Да идите вы оба, – говорит, – а не то подеретесь сейчас, самое место для этого, ага.
Те друг на дружку мрачно поглядели, дубину с двух сторон обхватили и двинулись. Палку вперед выбрасывают, щупают, ноги, опасаясь, переставляют. До сундука шагов десять было, ан глядь – десять шагов прошли, а до клада столько же осталось. Опять мрачно посмотрелись, палку крепче сжали и снова идут. Под ноги глядят да не видят, как сундук проклятый от них уползает. А внизу уже чавкает звонко, и сапоги вглубь уходят. После новых десяти шагов встали, в третий раз переморгнулись, и наконец в разум вошли. Да и вовремя.
– Он нас заманивает, – Башка говорит, – к топи уводит. Морок это, точно.
– Нет, не морок, – Аншлаг отвечает, – это заклятый клад, со сторожем нечистым. Он только показывается, а в руки не дается, если наговора не знать. Сторожа только наговором отогнать можно.
– А как его узнать? – Башка спрашивает.
– Его только хозяин клада знает. А снимающее заклятье можно у Яги спросить, но она за просто так не даст.
– Так к ней идти еще надо, а клад потом не сыщешь. Спрячется, раз он заклятый.
– Не сыщешь, – соглашается Аншлаг и в голове трет, мыслит.
– Пошли обратно, – говорит Башка. – Чего тут стоять, рты разинувши.
Вернулись, а по дороге назад оборачивались – сундук исправно за десять шагов следом полз.
– Ну и катавасия, – Аншлаг головой вертит, изумляется.
Студень их встретил, радуется, что не булькнулись, и на клад тоже ругается.
– А может, ну его? – говорит. – Другой найдем, сговорчивей.
– Нет, – отвечает Аншлаг, – хочу этот укоротить. Это мне испытание, а надо теперь выдержку и смелость проявить, тогда удача будет.
И стали думать, как клад укоротить и в чем тут выдержка должна быть. А потом Студень достал из кармана крестик на нитке и говорит:
– Вот, бабка сказывала: в нем меня крестили. Взял на случай, вдруг да поможет.
Аншлаг заинтересовался и крестик взял, обсмотрел, «спаси-сохрани» прочитал.
– Бабка говорила, он беду отгоняет и духов нечистых жжет, – дополняет Студень.
– Ну-ка мы сейчас, – развеселился Аншлаг, – всех нечистых тут поразгоним, пятки им подпалим.
Поднял перед собой крест на нитке и без дубины к кладу пошел.
– Во имя… этого… Отца и этого… Сына… – дурошлепствует. – Как там дальше? – кричит.
– Святого духа, – ему подсказывают.
А клад на месте стоит, не шелохнется, только малым заревом моргает.