— Нет, спасибо, — пробормотал месье де Савинье, но уголки его губ ползли вверх. — И как зовут моих внуков?
— Вот этот рыжий, — кивнул Поль в сторону Лиз, — Клод. Это Мишель. А это Серж. Очень умный пацан. Вероятно, в папу пошел, — широко улыбнулся будущий отец.
Месье де Савинье посмотрел на притихших малышей возле себя. Потом поднялся и подошел к дочери, посмотрел на Клода и распорядился:
— Сообщите моей секретарше даты их рождений. Позвоните матери. Чтобы ее сердечный приступ не хватил, когда она придет к вам в гости. И главное, не провалите завтрашний банкет.
Он потрепал малыша Клода за щеку и глубокомысленно изрек напоследок:
— Ну… может, хоть из этих кто-то будет достоин занять мое место.
С этими словами Пьер де Савинье направился к входной двери и покинул квартиру. Как был. В гирлянде.
XXXVII
Февраль 1188 года по трезмонскому летоисчислению, Ястребиная гора
Тишина взорвалась криком маркиза де Конфьяна, треском и хлопаньем десятков крыльев. Его Величество посмотрел туда, где должна была быть виселица, но увидел лишь груду бревен и ветвей. Среди них угадывалось яркое зеленое пятно. К нему бежал Серж, за маркизом устремился и Мишель. Возможно, Катрин еще можно спасти… Потому что даже мысль о том, что нельзя, была невыносима.
— Стоять! — несколько разбойников преградили ему дорогу, угрожая своими палицами.
Быстрый удар по лицу свалил одного из них. Его Величество выхватил его палицу и стал прокладывать себе дорогу дальше.
— Эй, оставьте его! — выкрикнул Шаню, оказавшийся рядом со своим кинжалом. — Представление окончено!
— А денег, как не было, так и нет, — рявкнул один из нападавших.
— Заткнись, Мусташ. Никуда Его Светлость не убежит, — он обернулся к пленнику. — Верно, Ваша Светлость?
— Верно! — отмахнулся Мишель, глядя как маркиз начинает разбирать завал из сучьев.
— Да ему и бежать-то некуда, — проворчал Мусташ, отступая в сторону, — горы кругом. Взбеленились все из-за девки.
Шаню подмигнул пленнику и вместе с ним помчался к предводителю.
Сук был отброшен в сторону, и маркиз бросился к жене, припадая лицом к ее груди. Она дышала! Едва заметно! Но она дышала! Отрывистыми движениями судорожно дрожавших рук он устроил ее голову у себя на коленях и принялся развязывать мешок на ее лице, молясь Господу о том, чтобы она ничего серьезного не повредила себе при падении и ударе. Хоть и невысоко, но кости переломать о бревна недолго.
Узел не поддавался. Петля была стянута туго. Он вынул кинжал из-за пояса и перерезал веревку, а после стащил с ее головы мешок. Перехватило дыхание, а сердце сжалось от боли.
— Катрин, — прошептал он, потянувшись ладонью к ее лицу, и тут же отдернул руку, словно бы не осмеливаясь прикоснуться. Лицо уже теперь было припухшим, под глазами от переносицы начинали расползаться темные багровые пятна — видимо, по носу пришелся удар ветки, смягченный мешком. Но тот же грубый мешок по всему лицу оставил пятна немного счесанной кожи, отчего теперь оно быстро опухало. Взгляд его скользнул ниже, к шее, где темной полоской остался след от петли.
— Катрин, — снова вырвалось сдавленным стоном.
— Да ничего смертельного! — объявил довольный собой Шаню. Кажется, хозяин не станет ругать его за спиленный сук.
— Жива? — спросил Мишель, наклоняясь к маркизу и рассматривая лицо Катрин. И нахмурился, снова вспомнив поездку в Монсальваж. Кому, как не ему, были понятны сейчас чувства Сержа.
— Жива, — хрипло выдохнул де Конфьян и вздрогнул. Король? Откуда здесь король? Пленник подземелья Ястребиной горы — король. И теперь воспоминания о произошедшем за несколько последних дней, будто вытесненные навалившимися на него прошлым и настоящим, перемешались со всем прочим, что называлось памятью. Но все это было неважным. Он смотрел на лицо жены и молился о том, чтобы она размежила веки, чтобы увидела его глаза — ведь этого довольно, чтобы понять, что… Чтобы понять что? Что муж сделался ее палачом?
Неожиданно она вздрогнула всем телом в его руках, и он крепче прижал ее.
— Катрин, — снова прошептал маркиз.
Первое, что увидела Катрин — лицо Сержа. Кажется, все это уже было. Но только смотрел он на нее напряженно и с беспокойством. Она всматривалась в его черты, родные, любимые, и верила, что с Якулом покончено. Ее муж, наконец, вернулся к ней. Взгляд Катрин упал на его виски, припорошенные белым. Она протянула руку, чтобы смахнуть дерзкие снежинки, и поняла, что они теперь останутся у него навсегда. Несчастный! Сколько бесконечных дней тьма держала его! Маркиза попыталась сказать, что сожалеет, и к своему ужасу не услышала ни звука. Снова раскрыла губы — и снова тишина. Катрин резко бросилась к мужу, чтобы обнять его, прижаться к нему, чтобы ее сердце сказало его сердцу, как сильно любит его, но резкая боль пронзила все ее тело, и она откинулась обратно, прикрыв глаза рукой.