Каков же был ужас графа Салета, сильного воина, сражавшегося не в одной заварушке, когда он понял, что Серж не уступит ему ни пяди. Скорее от удивления, нежели от того, что был слабее, он начал сбиваться, и это сделало его уязвимым. И первые признаки страха исказили гордое и суровое лицо графа. Он начал осознавать, что силой маркиза не победить. К тому следовало приложить искусность. Поскольку мечом Серж де Конфьян владел не менее виртуозно, чем своим дульцимером. Уроки герцога де Жуайеза не прошли бесследно. Теперь это стало очевидно.
— Вы давно не упражнялись, граф, — вдруг хохотнул Серж, нанося очередной удар. Теперь те сыпались на графа так точно и часто, что тот едва успевал их отражать, дыхание его сбивалось, и он с ужасом ждал того, какой из этих ударов станет последним. Лоб его покрылся потом, и в глазах плескался теперь уже настоящий страх.
Он ничего не ответил, упорно продолжая орудовать мечом, уже не делая выпадов, но только защищаясь.
В торжественной тишине леса, прерываемой лишь звоном стали, вдруг раздался крик ворона. Граф побледнел, чувствуя в том дурное предзнаменование. Оступился о корягу. И рухнул на колени перед маркизом де Конфьяном.
Серж замер с мечом в руках, глядя на графа и готовясь нанести последний удар.
— Что ты медлишь, Конфьян? — с ненавистью выдохнул Салет.
Серж смотрел на него и не видел. Перед глазами его по-прежнему были голые босые ноги висельника с голубыми прожилками. Он глотнул, но меча не отпустил.
— Серж, не надо, — раздалось вдруг за его спиной.
Когда маркиз вышел к Салету, Катрин вжалась в угол кареты, не зная, что делать. Не зная, что она может сделать. Но как только раздался лязг железа, она выскочила на дорогу, не видя никого, кроме мужа. Маркиза то зажмуривалась, то вновь раскрывала глаза, боясь увидеть самое страшное и боясь этого не увидеть. Когда же Серж замер над противником, она вспомнила, как он взмахивал рукой на рассвете, стоя у стены башни на Ястребиной горе. Не отводя взгляда от мужа, она произнесла негромким, ровным голосом:
— Серж, не надо…
Он вздрогнул и оглянулся.
Ее голос, незабвенный, по которому он так тосковал, звучал словно бы приговор. Она столько долгих дней молчала затем, чтобы заговорить именно сейчас, чтобы спасти от него, которого она любила, человека, который ее едва не погубил. Впрочем… Кто был бо́льшим убийцей теперь?
Она видела. Она. Видела.
Мотнул головой, будто отгоняя от себя осознание того, что теперь Катрин, как и он сам, узнавала в нем разбойника. И это тоже был он. Не изменился. Был таким прежде. И все это продолжало жить.
Нет, его не заколдовали. Нет таких чар, чтобы вынуть из человека его душу. У него отняли память и способность оставить Ястребиную башню. Но убийцей Серж Скриб маркиз де Конфьян стал сам.
— Убирайтесь, граф, — прохрипел он, опуская меч.
Салет, не веря себе, изумленно переводил взгляд с Сержа на Катрин и назад.
— Убирайся, — угрожающе выкрикнул маркиз.
Третий раз просить себя поверженный граф не заставил. Не слишком ловко он поднялся на ноги и в полном молчании подошел к своему коню. Тяжело дышал, пошатывался, и, взобравшись в седло, он пришпорил коня и помчался прочь, не оглядываясь.
Разбойники бросились следом. Потому что оставаться здесь более не имело смысла — они не станут воевать с бывшим предводителем.
И только Серж по-прежнему стоял с опущенным мечом, глядя куда-то перед собой и не осмеливаясь посмотреть на жену.
Катрин проводила хмурым долгим взглядом уезжающего графа и разъехавшихся разбойников. Сбросив оцепенение, владевшее ею, она спешно подошла к мужу. Зло дернула за рукав и сказала:
— Посмотрите на меня, Ваша Светлость.
Он повернул к ней голову. Глаза его казались то ли пустыми, то ли уставшими.
— Если вы, маркиз де Конфьян, еще когда-нибудь позволите себе уехать без меня в поисках чего бы то ни было, я… я… я не знаю, что я сделаю! — гневалась Катрин. — Исход ваших поисков… Я не намерена наблюдать, как вы рискуете собственной жизнью! Я не желаю жить без вашей музыки! И я не буду проводить одинокие ночи в нашей спальне! — она снова дернула его за рукав.