Ах, что бы Ильга только не отдала за возможность самой позаботиться о Тиле: десять лет жизни не пожалела бы, тем более что без него они все равно не особо ее баловали. Но Беанна, разумеется, имела значительно больше прав на своего жениха, пусть даже бывшего. И Ильге придется смириться, наблюдая, как соперница прикасается к нему, улыбается, привычно и очень умело заигрывает; как Тила отвечает на все эти ухищрения и как снова попадается на удочку, несмотря на то, что однажды уже был оскорблен этой девицей, да так сильно, что разорвал помолвку, и даже носимый Беанной под сердцем плод их любви не смог его остановить.
Что же между ними произошло? Ильга не сомневалась в порядочности Тилы. Он не мог бросить беременную невесту из одной прихоти. Но ради своего ребенка, ради того, чтобы взять его на руки, заглянуть в родные глазенки, иметь возможность воспитывать его, можно простить неимоверно много, едва ли не все. Или Тила не знал, что он отец малышки Айлин? Но для чего Беанне скрывать от него сведения, с помощью которых она могла вернуть себе жениха, особо не напрягаясь?
Нет, Ильга ничего не понимала. Той информации, которой она обладала, было слишком мало, чтобы составить ясную картину отношений Тилы и Беанны. И чтобы раз и навсегда вытравить Тилу и из собственного сердца, и из собственной жизни. И не замирать при каждом звуке, доносящемся из палаты, представляя, как Беанна перебирается на соседнюю кровать, как переплетает пальцы с пальцами Тилы, как нежно гладит его по щеке — совсем как недавно Эйнарда, и не закипать от ненависти, и не холодеть от предчувствий вместо того, чтобы …
А может быть, вручить рецепт целебного отвара Беанне и отправить ее колдовать над лекарством, а самой хоть немного побыть с Тилой? Просто прикоснуться к нему, пока он не ощущает этого и не может ей запретить? Или хотя бы наглядеться вдоволь: ведь такой возможности ей может больше не представиться. Но вдруг Беанна что-нибудь напутает, и грибы потеряют свою живительную силу? Тогда и Эйнард, и Тила просто погибнут от этой проклятой болезни — разве может Ильга допустить подобное из-за своего эгоизма? Уж лучше пожертвовать собственными чувствами, но при этом знать, что ей удалось спасти двух самых любимых мужчин. И, может быть, ей за это воздастся? Ну, хоть просто…
Ильга замерла на пороге палаты с котелком отвара в руках. Беанна сидела на постели Эйнарда в той же самой позе, что Ильга оставила ее почти час назад, и, кажется, даже не вздохнула с тех пор ни разу.
— Ему… совсем плохо… — пробормотала она, услышав поступь возвратившейся Ильги.
— Отвар уже готов, — поспешно ответила та, воочию убедившись, что брат на пороге смерти. — Нужно только дождаться, когда он охладится.
Но Беанна не желала терять ни секунды. Зачерпнув из чугунка сделанное Ильгой варево, она принялась дуть в ложку, остужая. Потом поднесла ее к губам Эйнарда и осторожно, по капельке, попыталась влить в рот. Но он так крепко сжимал челюсти, что целебный напиток стекал по его щекам и подбородку, почти не попадая по назначению. Ильга бросилась на помощь, но и ее усилия не увенчались успехом. Не помогали ни уговоры, ни ласки: Эйнард отказывался размыкать зубы, вероятно, таким способом борясь с одолевающей его болезнью. Совершенно отчаявшись, Ильга тряхнула брата, но он только едва слышно застонал и словно пробудил в Беанне решение. Она набрала отвар в рот и, прижавшись губами к губам Эйнарда, с силой втолкнула лекарство внутрь. Потом еще и еще раз, пока почти безжизненный Эйнард не закашлялся, не закрутил головой, но Беанна схватила его за щеки и продолжила целительную процедуру.
Волшебные свойства тубер-грибов проявлялись невероятно быстро, и вот уже Эйнард задышал глубоко и спокойно, словно просто заснул, и Ильга позволила себе решиться на вопрос: